— Надеюсь, — сказала Дебора. — Он моя единственная надежда спасти девочку.
— Хорошо, — кивнула Николь, — тогда попробуем. — Она положила свой альбом и карандаши на стол, скользнула в кресло и принялась готовиться к работе.
Тем временем Дебора пристально рассматривала пленников Худа.
— Что с ними произошло? — поинтересовалась она.
Худ с невинным видом пожал плечами.
— Ты о чем? — спросил он.
Дебора уставилась на Худа. Он пожал плечами еще раз и привалился к стене. Ей ничего не оставалось, кроме как вновь обратить внимание на пленников.
— Bonjour [16] , — сказала она.
Никто ей не ответил: они продолжали созерцать свои ноги, пока не услышали покашливание Худа. В этот момент тот из них, у которого заплыл глаз, резко поднял голову и взглянул на него, явно нервничая. Худ кивнул на Дебору, и пленник повернулся к ней, пытаясь что-то очень быстро говорить на креольском.
Из каких-то непонятных романтических соображений Дебора в школе учила французский, и теперь в течение нескольких секунд это давало ей надежду, что она сможет понять парня. Он успел протараторить довольно длинный текст, когда она наконец покачала головой и взмолилась:
— Je nais comprends [17] … Я не помню, как это по-французски. Декстер, найди переводчика.
Второй парень, тот, который хромал, наконец поднял голову.
— Не нужно, — произнес он. У него был сильный акцент, но его оказалось понять проще, чем Дебору, когда она пыталась говорить по-французски.
— Хорошо, — ответила Дебора, — а что насчет твоего друга?
Больная Нога пожал плечами:
— Я могу говорить и за своего двоюродного брата.
— Ладно. Мы хотим, чтобы вы описали парня, который продал вам «порше». Это был парень?
Он пожал плечами еще раз.
— Мальчик.
— Хорошо, — сказала Дебора, — мальчик. Как он выглядел?
И снова он пожал плечами.
— Blanc [18] . Молодой…
— Насколько молодой? — перебила его Дебора.
— Не могу сказать. Но достаточно взрослый, чтобы бриться, поскольку он этого не делал три-четыре дня…
— Хорошо, — повторила Дебора и нахмурилась.
Николь наклонилась к ней.
— Давайте я, сержант.
Деб задумчиво посмотрела на нее и кивнула.
Николь улыбнулась ребятам с Гаити.
— У вас очень хороший английский, — заговорила она. — Я задам вам несколько простых вопросов, хорошо?
Больная Нога с подозрением посмотрел на нее, но она продолжала улыбаться и он пожал плечами:
— Ладно.
Николь начала задавать вопросы, которые казались мне, мягко говоря, расплывчатыми. Я наблюдал за ней с интересом, поскольку слышал, будто она хороша в своем деле. Сначала мне показалось, что слухи о ее профессионализме сильно преувеличены. Она задавала вопросы вроде «Что в его внешности вам запомнилось?», и когда Больная Нога отвечал, она кивала, царапала что-то в альбоме и произносила: «Ага, правильно». Она заставила его дать полное описание визита неизвестного в их гараж с «порше» Тайлер, о чем они говорили с ним, и так далее во всех деталях. Я совершенно не мог понять, как на основании всего этого можно нарисовать чей-то портрет, и, судя по всему, Дебора была того же мнения. Она почти сразу же начала нервно ерзать, а по мере развития беседы все чаще покашливала, будто собиралась вставить слово. И каждый раз при этом покашливании оба свидетеля начинали нервничать.
Но Николь не обращала на нее никакого внимания и продолжала задавать свои безнадежно общие вопросы. Постепенно я начал осознавать, что у нее получилось добыть очень неплохое описание. В этот момент она перешла к более частным вопросам.
— А какой у него был овал лица? — спросила она.
Свидетель посмотрел на нее непонимающим взглядом.
— Овал… что?
— Отвечай, — сказал ему Худ.
— Я не знаю, — смутился тот, и Николь злобно посмотрела на Худа. Он ухмыльнулся и вновь прислонился к стене. Она повернулась к Больной Ноге.
— Давайте я покажу вам несколько примеров. — Она достала большой лист, на котором были нарисованы несколько овалов. — Какой-нибудь из них напоминает вам форму его лица? — опять спросила она, и арестованные наклонились, чтобы повнимательнее изучить лист.
Брат Больной Ноги что-то тихо сказал ему. Тот кивнул и указал:
— Этот. Наверху.
— Этот? — переспросила Николь, указывая на один из овалов карандашом.
— Да, — подтвердил он, — этот.
Она кивнула и начала рисовать быстрыми и уверенными штрихами, прерываясь только на то, чтобы задать вопрос и показать картинку: какой у него был рот, уши, их форма. И так далее, пока на бумаге не начало проступать вполне определенное лицо. Дебора притихла и позволила Николь спокойно расспрашивать обоих мужчин. После каждого вопроса они тихо совещались на креольском, тот, который говорил по-английски, отвечал, а его брат подтверждал правильность сказанного кивком. Все это: двое в наручниках, тихо переговаривающиеся на креольском, и как по волшебству проступающее лицо — было поразительным зрелищем, и мне стало грустно, когда оно закончилось.
Но все же оно подошло к концу. Николь подняла альбом так, чтобы арестованные могли изучить получившийся портрет, и тот из них, который не говорил по-английски, согласно закивал.
— Это он, — сказал его брат и внезапно широко улыбнулся Николь. — Как магия. — Он произнес «мажия», но смысл был ясен.
Дебора до этого момента сидела в кресле, предоставив Николь возможность спокойно работать. Теперь она поднялась со своего места, обошла стол и заглянула в альбом.
— Сукин сын, — сказала она и подняла взгляд на Худа, который все еще прохлаждался поблизости с мерзкой ухмылочкой на лице. — Дай мне ту папку. Вон ту, с фотографиями.
Худ подошел к дальнему краю стола, где рядом с телефоном грудой были сложены папки. Он успел просмотреть первые пять или шесть, когда Дебора начала терять терпение:
— Быстрее, черт бы тебя побрал.
Худ кивнул, поднял одну из папок и принес ей.
Дебора рассыпала стопку фотографий по столу, быстро просмотрела их и, вытащив одну, протянула ее Николь.
— Неплохо, — сказала она, наблюдая, как художница сравнивает фото со своим наброском. Николь кивнула.
— Да, неплохо, — согласилась художница и посмотрела на Дебору с улыбкой. — Я молодец, черт побери. — Она кинула фото Деборе, которая схватила его и показала арестованным.