— Он интересный мужчина?
— Раньше мне казалось, что да.
— Раньше — это до встречи с Андреем?
— Конечно.
— У Андрея очень сложный характер.
— Ирина Борисовна, поверьте, я не делаю ставку на Андрея. Я не думаю ни о браке с ним, ни о чем таком… Мне абсолютно ничего от него не нужно. Даже любви. Мне достаточно самой его любить. Я никогда раньше не любила… Только влюблялась. Вы слышали когда-нибудь про серотонин?
— Про что? Это какое-то лекарство? — недоуменно спросила она.
— Нет, это гормон. Гормон счастья. Он бывает в арбузах и помидорах… От солнца тоже.., вырабатывается в организме. А у меня от Андрея.
Даже от звука его голоса. Не знаю, зачем я все это вам говорю. На нервной почве, наверное.
— Гормон счастья? Как интересно.
Мы уже въехали в старый дачный поселок, когда я вдруг спросила:
— Ирина Борисовна, вы сказали, что Андрей.., хотел защищать меня?
— Да. И это очень серьезно. Потому что на самом деле именно в этом, на мой взгляд, проявляется мужчина. Хотя он и сам нуждается в защите. И вот тут уж что перевесит: желание быть защищенным или защищать. Хотелось бы, чтобы последнее…
— А я не собираюсь его защищать, разве что от него самого. Я просто объясню ему, что он дурак. Полный и беспросветный.
— Буся, вы мне нравитесь.
— Теперь куда?
— Налево — и третий дом по правой руке.
Дом был старый, деревянный, небольшой.
А сад запущенный. Никаких дорожек, никаких клумб. В одном из окон горел слабый свет.
— Он пьет? — вдруг спросила я.
— Пил один день. Потом перестал.
— И то хлеб.
— Вы не думайте, он не алкоголик. Я сейчас открою ворота.
— Ирина Борисовна, давайте лучше позовите его, пусть он откроет.
— Хорошо.
Она вышла из машины и, уже пройдя полпути до крыльца, оглянулась. Вид у нее был растерянный. Она помахала мне. И вошла в дом. Довольно долго никого не было видно. Он либо спал, либо артачился, не желая выходить. Почему-то я была уверена: она не скажет ему, что это я. А мне было страшно. Вдруг я увижу его таким, что мне не захочется больше его видеть? Я врала самой себе. Мне хотелось видеть его любым, лишь бы видеть. Но вот он появился на крыльце. Небритый, исхудавший, с опущенными плечами. В какой-то старой вязаной кофте. Одним словом, вид далеко не звездный. Внутри все задрожало. Он подошел к воротам, близоруко вглядываясь в человека за рулем. Моей машины он никогда не видел и меня пока не узнавал. Лицо у него было недовольное. Он открыл ворота и махнул рукой. Заезжай, мол. Я въехала. Он стал закрывать ворота. Я вылезла из машины.
— Андрей! Он оглянулся:
— Откуда ты взялась?
Большой радости в его голосе я не услышала. Мне вдруг показалось, что я не справлюсь со своей задачей. Это в Москве мне померещилось, что я смогу руками развести его беду. А может, самой попросить помощи у него?
— Что молчишь? Чего ты приехала? Посмеяться надо мной?
— Нет, я приехала, чтобы посмеяться вместе с тобой ..
— Над чем это?
— А вот над всей этой фигней.
— По-твоему, это фигня?
— Еще какая! Мне ли это не знать!
Он стоял совсем близко. Мрачный, несчастный и ощетиненный. Но серотонин уже начал поступать в кровь. И я набралась храбрости:
— Андрей, я ждала тебя, а ты даже не позвонил.
— Тебе это было надо?
— Ты дурак!
— Тебе нужен мужик, про которого все говорят, что он импотент?
— Мне плевать, я-то знаю, что это не так. Мне твоя Ларочка еще в Тель-Авиве сообщила об этом прискорбном факте. Только я не поверила.
Он вдруг усмехнулся:
— А мне она сказала, что…
— Что я безнадежно фригидна?
— Нет, что у тебя.., какая-то жуткая экзема на груди.
— Тьфу! Опять экзема на груди!
— Что значит — опять?
— Да Венька это придумал, чтобы выбить для меня отпуск на работе.
— А я тоже не поверил. Она сразу почуяла опасность… Чутье у нее есть. Звериное просто.
— Не хочу о ней говорить.
— И я не хочу. Но что же теперь делать?
— Побриться, помыться, надеть что-то поприличнее и поехать в какой-нибудь ночной клуб.
Он отшатнулся:
— С ума сошла? Чтобы все надо мной смеялись?
— Нет, чтобы со всеми вместе посмеяться над ней. Если ты войдешь, увидишь знакомых и громко скажешь, к примеру: «Привет от главного импотента всех времен и народов!» — то завтра все забудут про это. Последнее слово останется за тобой, и все поймут, что она просто злобная, ничтожная гадина. Только и всего.
— Ты и вправду так думаешь?
— Конечно, иначе не стала бы предлагать.
— Я не смогу.
— Это почему? Ты же выходишь на сцену и часто делаешь то, чего в жизни не смог бы. Сыграй, если не можешь. Ты же первоклассный актер.
— Они поймут, что я играю.
— Только если ты будешь плохо играть.
И вдруг я увидела, что у него загорелись глаза. Он протянул руку и погладил меня по щеке:
— Ты обиделась, что я тогда не пришел?
— Обиделась.
— И все-таки примчалась выручать?
— Я просто поняла, каково тебе было. И мне позвонила Ирина Борисовна.
— Спасибо. — Он вдруг схватил меня, прижал к себе. — Мне тебя Бог послал. Пошли. — Он за руку повел меня к дому.
— Мама, посиди с Броней, а я приведу себя в порядок. Мы завезем тебя и поедем в ночной клуб. Вы пока чаю попейте, что ли.
И он скрылся в своей комнате.
— Боже мой, что вы с ним сделали, Буся?
— Просто объяснила ему, что почем.
— И он так быстро внял вашим словам… Это похоже на любовь. Я сейчас поставлю чайник. Вы любите земляничное варенье?
— Очень. Вам помочь?
— Ни в коем случае. Я сама, а вы пока отдохните. Снимите туфли, тяжело весь день на каблуках.
Она ушла. А я стала с любопытством озираться в комнате. Здесь все напоминало нашу абрамцевскую дачу, проданную в годы перестройки. И вдруг на стене я увидела большую фотографию. Тут было множество фотографий, но от этой я не могла оторвать взгляда. Это был тот самый мужчина из троллейбуса, за которым я готова была идти куда угодно, хотя мы не сказали друг другу ни единого слова. Кто это? Он не мог быть отцом Андрея.