— Я счастлива, что не могу спуститься в гостиную, — сказала она Бонграну и Шапрону, которые старались по возможности не оставлять ее одну, — ведь он подойдет к окну, а я чувствую себя недостойной тех взглядов, которыми он обыкновенно награждает меня! Как вы думаете, он считает меня виноватой?
— Если Савиньен не отыщет того, кто устроил все эти мерзости, он поедет в Париж и попросит вмешаться в дело тамошнюю полицию, — сказал Бонгран.
— Мои враги, должно быть, знают, что я при смерти, — сказала Урсула, — теперь они успокоятся.
Кюре, мировой судья и Савиньен терялись в догадках. Целую неделю Савиньен, Тьенетта, тетушка Буживаль и двое верных друзей кюре были настороже и следили за всеми подозрительными лицами, но Гупиль, действовавший в одиночку, не выдал себя ни единым неосторожным шагом, и мировой судья решил, что злоумышленник напуган делом рук своих. Урсула таяла на глазах и походила на чахоточную англичанку. Ни серенад, ни писем больше не было, и друзья девушки прекратили слежку. Савиньен приписал прекращение ужасных козней тайному дознанию парижской прокуратуры, куда он отправил письма, полученные Урсулой, его матерью и им самим. Однако передышка продлилась недолго. Не успела Урсула немного оправиться после нервной горячки, как однажды июльским утром соседи увидели, что из ее окна свешивается веревочная лестница. Кучер ночного дилижанса заявил, что, проезжая мимо, видел спускавшегося из окна невысокого человека и уже собирался остановиться, но дом Урсулы стоит у моста, дорога идет под гору, лошади понесли, и дилижанс на полной скорости помчался дальше. В гостиной Диониса пришли к заключению, что ночным посетителем был маркиз дю Рувр, в ту пору крайне стесненный в средствах и задолжавший Массену по множеству векселей; поскорей выдав дочь за Савиньена, он мог бы, как толковали гости нотариуса, спасти замок от кредиторов. Госпожа де Портандюэр, по слухам, тоже радовалась всему, что может ославить, опорочить, опозорить Урсулу, однако узнав, что девушка при смерти, старая дама смягчилась. Последняя злобная выходка так тяжело подействовала на кюре Шапрона, что он на несколько дней слег. Бедная Урсула, чья болезнь вновь обострилась, получила по почте письмо и, узнав почерк кюре, распечатала его.
«Дитя мое, — говорилось в письме, — уезжайте из Немура; этим вы обезоружите ваших тайных врагов. Быть может, они покушаются на жизнь Савиньена. Когда я встану с постели, мы поговорим об этом подробнее».
Внизу стояла подпись:
«Преданный вам Шапрон».
Когда обезумевший Савиньен бросился к священнику, тот, не веря своим глазам, дважды перечел письмо; виртуозность, с которой злодеи подделали его почерк и подпись, потрясла его; сам он, разумеется, ничего не писал, а если бы и написал, не стал бы отправлять письмо Урсуле по почте. Роковое действие, произведенное на девушку этой последней жестокостью, заставило Савиньена вновь обратиться к королевскому прокурору.
Молодой дворянин показал ему подложное письмо кюре и сказал:
— На наших глазах средствами, не предусмотренными законом, совершается убийство, причем убийство сироты, которую вы обязаны защищать.
— Если вы знаете способ поймать преступника, я сделаю все необходимое, — отвечал прокурор, — я такого способа не нахожу! Подлое анонимное письмо указывает нам наилучший выход из положения. Отправьте мадемуазель Мируэ в монастырь Поклонения Святому Причастию. Тем временем полицейский комиссар Фонтенбло по моей просьбе выдаст вам разрешение носить оружие в целях самозащиты. Я сам побывал в Рувре и убедился, что господин дю Рувр справедливо возмущен павшими на него подозрениями: Миноре, отец моего помощника, торгует его замок, мадемуазель дю Рувр выходит за богатого польского графа, а сам господин дю Рувр в тот день, когда я навестил его, собирался бежать, чтобы не попасть в долговую тюрьму.
Прокурор расспросил своего помощника, и Дезире, хоть и побоялся высказать свои подозрения вслух, узнал руку Гупиля. Только Гупиль способен был изобрести козни преступные, но не подпадающие ни под одну статью уголовного кодекса. Безнаказанность, покров тайны и постоянная удача окрылили Гупиля. Подлый клерк дурачил Массена, натравливая его на маркиза дю Рувра, с тем чтобы перепуганный маркиз поскорее продал остатки своих владений Миноре, Начав переговоры с одним сансским нотариусом о приобретении его конторы, Гупиль собрался довершить начатое и завоевать Урсулу. По примеру иных молодых парижан, похищающих богатую невесту, он вознамерился выкрасть девушку. Услуги, оказанные им Миноре, Массену и Кремьеру, равно как и покровительство Диониса, давали ему надежду замять дело. Полагая, что Урсула совсем обессилела и не сможет сопротивляться, он решился действовать в открытую. Однако, прежде чем отважиться на последний ход в начатой им подлой игре, он счел необходимым объясниться с Миноре и отправился вместе с ним в Рувр; бывший почтмейстер впервые после совершения купчей посетил свои владения. Миноре только что получил письмо от сына, где тот по секрету расспрашивал его о событиях, происходящих в Немуре, и предупреждал, что вскоре прибудет в город вместе с королевским прокурором, чтобы во избежание новых гнусностей поместить Урсулу в монастырь. Помощник прокурора поручал отцу в случае, если преследование Урсулы — дело рук одного из их друзей, дать тому несколько мудрых советов. Хотя закон не всегда может немедленно покарать преступника, писал Дезире, в конце концов тайное всегда становится явным и виновный попадает под суд.
Миноре тем временем добился своего. Он стал законным владельцем Рувра, одного из прекраснейших замков в Гатине, и красивых доходных угодий вокруг него, приносящих сорок с лишним тысяч франков в год. Теперь Гупиль был не страшен великану. Да и вообще Миноре рассчитывал переселиться в Рувр, где Урсула не была бы ему живым укором.
— Малыш, — сказал он Гупилю, прохаживаясь по террасе, — оставь мою кузину в покое.
— Как это? — изумился клерк, не в силах понять столь странное поведение, ибо глупость также бывает бездонна.
— О, я не какой-нибудь там неблагодарный, ты сторговал мне всего за двести восемьдесят тысяч франков этот прекрасный замок из кирпича и тесаного камня, на постройку которого сегодня пришлось бы потратить не меньше двухсот тысяч экю [178] , да в придачу службы, и парк, и сады, и леса... Ну вот... и я, клянусь честью, одолжу тебе из десяти процентов двадцать тысяч франков, чтоб ты мог купить контору немурского судебного исполнителя. А заодно сосватаю тебе одну из девиц Кремьер, старшую.
— Ту, которая толкует про пистоны? — закричал Гупиль.
— Зато кузина дает за ней тридцать тысяч франков. Видишь ли, малыш, ты рожден, чтоб быть судебным исполнителем, как я был рожден, чтоб стать почтмейстером, а от судьбы не уйдешь.
— Ну что ж! — сказал Гупиль, упавший с неба на землю. — Выпишите мне вексель на двадцать тысяч франков, чтоб я мог торговаться с деньгами в руках.
Приближался конец полугодия, и Миноре как раз должен был получить восемнадцать тысяч франков по украденным облигациям, которые он утаил от жены; решив, что избавляется от Гупиля раз и навсегда, он подписал вексель. Старший клерк, видя, что тупоумного великана, Макиавелли с улицы Буржуа [179] , обуяла вельможная гордыня, буркнул вместо «прощайте» «до свидания» и бросил на бывшего почтмейстера такой взгляд, от которого содрогнулся бы всякий, кроме безмозглого выскочки, наслаждавшегося зрелищем принадлежавших ему садов и великолепных башен замка в стиле Людовика XIII.