Мы сплошь и рядом попадаемся на детские хитрости, веря в невинность детского ума, так и тетка Сибо твердо верила в душевную простоту Шмуке и никак не могла заподозрить его во лжи, когда он, подойдя к ней, сказал с усталым и довольным видом:
— Он провель ушасную нотшь, он биль в безумном возбуштении, штоб его успокоить, я сель за пьяно, а шильцы со второго эташа прислали прислюга, штоб я замольтшаль!.. Как ушасно, я ше играль для спазения друга. Я проиграль всю нотшь и теперь просто падаю от устальости.
— Бедняжка Сибо тоже очень плох, еще один такой день, как вчера, и ему конец... Что поделаешь! Божья воля!
— У вас такое тшистое зердце, такая светляя душа, што, если будет умирать Зибо, ми возьмем вас к зебе, — схитрил Шмуке.
Когда простодушные, чистосердечные люди начинают хитрить, они становятся опасны, совершенно так же, как дети, которые не уступают в изобретательности дикарям, когда расставляют нам ловушки.
— Ну, ступайте спать, золотце мое! — сказала тетка Сибо. — Глаза у вас просто слипаются от усталости, сколько вы их ни таращите. Да, одно только и могло бы меня утешить после потери Сибо — надежда дожить свой век с таким хорошим старичком, как вы. Будьте спокойны, я эту мадам Шапуло отчитаю... Где это видано, чтобы бывшая лавочница так зазнавалась?
Шмуке занял заранее подготовленный наблюдательный пост.
Тетка Сибо не закрыла входную дверь, и, после того как Шмуке удалился к себе в спальню, вошел Фрезье и осторожно притворил дверь. Адвокат запасся зажженной свечой и тоненькой латунной проволочкой, чтобы вскрыть конверт. Вытащить из-под подушки у Понса платок, в который был завязан ключик от секретера, не составило особой трудности, тем паче что больной нарочно высунул кончик платка, а сам, чтоб облегчить тетке Сибо ее задачу, повернулся лицом к стене и предоставил ей полную свободу действий. Тетка Сибо пошла прямо к секретеру, бесшумно открыла его, нажала пружинку потайного ящичка и, схватив завещание, побежала в гостиную. Последнее обстоятельство чрезвычайно заинтриговало Понса. А Шмуке дрожал с ног до головы, словно он сам совершил преступление.
— Ступайте в спальню, — сказал Фрезье, взяв от тетки Сибо завещание, — если он, не дай бог, проснется, надо, чтоб вы были на своем посту.
Распечатав конверт с искусством, свидетельствовавшим, что он делает это не в первый раз, Фрезье с чрезвычайным изумлением прочитал следующий любопытный документ:
«Мое завещание.
Сего дня, пятнадцатого апреля тысяча восемьсот сорок пятого года, будучи в здравом уме, как это явствует из завещания, составленного совместно с нотариусом господином Троньоном, и чувствуя, что должен скоро умереть от болезни, которой хвораю с первых дней февраля месяца сего года, я счел себя обязанным распорядиться своим имуществом и выразить свою последнюю волю.
Я не раз задумывался над тем, какое пагубное воздействие оказывают различные неблагоприятные условия на мастерские произведения живописного искусства. Меня всегда огорчало то обстоятельство, что прекрасные полотна кочуют из страны в страну, а не оставляются на одном месте, где бы они были доступны для осмотра любителям искусства. Мне всегда казалось, что бессмертные творения великих мастеров должны быть национальным достоянием, доступным для обозрения всем народам, как солнечный свет, величайшее благо господа бога, которым равно пользуются все его чада.
Так как я потратил свою жизнь на коллекционирование и отбор картин, являющихся прославленными произведениями великих мастеров, так как эти картины подлинники, не подрисованные и не реставрированные, меня весьма огорчала та мысль, что полотна, которые радовали меня всю мою жизнь, могут пойти с аукциона; одни, возможно, уплывут к англичанам, другие — в Россию, разойдутся по всему миру, как это и было до тех пор, пока они не собрались у меня; и посему я решил уберечь от этих невзгод и картины, и великолепные рамы, в которые они вставлены и которые все принадлежат искусным мастерам.
Итак, по вышеизложенным причинам, я завещаю его величеству королю для Луврского музея свое собрание картин, с одним условием, — разумеется, ежели будет изъявлено согласие принять наследство, — назначить моему другу Вильгельму Шмуке пожизненную ренту в две тысячи четыреста франков.
Ежели король, как лицо, пользующееся доходами с Лувра, не соизволит принять наследство на таких условиях, вышеупомянутые картины унаследует мой друг Шмуке, которому я завещаю все свое имущество с условием, чтобы он отдал «Голову обезьяны» Гойи моему родственнику, председателю суда Камюзо; картину Абраама Миньона «Цветы», изображающую тюльпаны, — нотариусу господину Троньону, которого я назначаю своим душеприказчиком, и чтобы он выплачивал пенсию в двести франков мадам Сибо, которая десять лет служила у меня.
Кроме того, мой друг Шмуке передаст рубенсовское «Снятие со креста» — эскиз к знаменитому антверпенскому полотну — нашему приходу для украшения церкви, в знак признательности за доброту настоятеля церкви аббата Дюпланти, благодаря которому я могу умереть спокойно, как христианин и добрый католик, и т. д.».
«Ведь это же катастрофа! — подумал Фрезье. — Гибель всех моих надежд! Да, теперь я начинаю понимать, что имела в виду супруга председателя суда, говоря о вероломстве этого старика!..»
— Ну что? — спросила подошедшая тетка Сибо.
— Ваш хозяин — изверг, он отказал все музею, государству. Нельзя же затевать тяжбу с государством!.. К завещанию не придерешься. Нас обокрали, разорили, ограбили, без ножа зарезали...
— А что он оставил мне?
— Двести франков пожизненной пенсии...
— Расщедрился!.. Ну и подлец!
— Ступайте поглядите, как там ваш подлец, — сказал Фрезье, — а я тем временем вложу завещание обратно в конверт.
Как только привратница повернулась к Фрезье спиной, он быстро подменил завещание листом чистой бумаги, а настоящее завещание положил себе в карман; затем снова запечатал конверт с большим искусством, а когда тетка Сибо воротилась, показал ей печать и спросил, может ли она обнаружить хоть малейший намек на проделанную им операцию. Тетка Сибо взяла конверт, пощупала его, убедилась, что он не пустой, и глубоко вздохнула. Она надеялась, что Фрезье догадается сжечь роковой документ.
— Так что ж теперь делать, дорогой господин Фрезье? — спросила она.
— Ну, это не моя забота! Я не наследник, но если бы у меня были хоть малейшие права вот на это, — заметил он, указывая на коллекцию, — я бы знал, что мне делать...
— Да ведь я ж об этом и спрашиваю... — довольно глупо заметила тетка Сибо.
— Камин топится... — ответил он, направляясь к выходу.
— Правда, только мы с вами и будем знать!.. — сказала привратница.
— Кто может доказать, что завещание существовало, — продолжал стряпчий.
— А вы?
— Я?.. Если господин Понс умрет без завещания, я вам гарантирую сто тысяч франков.