Речь соблазнителя была прервана жалобными стонами портного, у которого началась агония.
— Уходите, — сказала тетка Сибо, — аспид этакий, о чем со мной говорите, когда бедный мой муж так перед смертью мается.
— Да ведь я же вас люблю, — сказал Ремонанк, — все ради вас позабыть готов...
— Если бы вы меня любили, вы бы в такую минуту не приставали ко мне с разговорами, — возразила она.
И Ремонанк ушел домой в полной уверенности, что женится на тетке Сибо.
Около десяти часов у парадного собрался народ, — Сибо причащался перед смертью. Его приятели, привратники и привратницы с Нормандской улицы и со всего квартала, толпились в швейцарской, в парадном и на улице. Никто не обратил внимания ни на г-на Леопольда Аннекена, пришедшего с своим помощником, ни на Шваба и Бруннера, которые поднялись к Понсу, не замеченные теткой Сибо. Привратница соседнего дома, когда нотариус обратился к ней, чтоб узнать, на каком этаже проживает Понс, указала ему квартиру. А Бруннер, пришедший вместе со Швабом, бывал здесь раньше, когда осматривал музей Понса, и теперь, никого не спрашивая, поднялся наверх, а за ним последовал и его компаньон... Понс с соблюдением всех формальностей отменил предыдущее завещание и сделал своим единственным наследником Шмуке. Когда с официальной стороной дела было покончено, Понс поблагодарил Шваба и Бруннера, затем обратился к господину Аннекену с горячей просьбой не оставлять своими советами Шмуке; тут больной впал в чрезвычайную слабость — слишком много душевных сил потребовала от него ночная сцена с теткой Сибо и выполнение последнего житейского долга; Шмуке, заметив, в каком состоянии Понс, попросил Шваба сходить за аббатом Дюпланти, ибо сам не хотел отходить от постели друга, а больной желал причаститься перед смертью.
Тетка Сибо сидела около мужа и не приготовила завтрака г-ну Шмуке, тем более что оба друга выставили ее за дверь; да Шмуке и не чувствовал голода, он был совершенно убит событиями этого утра и смирением Понса, который мужественно глядел смерти в глаза.
Однако во втором часу, не видя старого немца, привратница столько же из любопытства, сколько и из корыстных побуждений попросила сестру Ремонанка сходить узнать, не нужно ли чего г-ну Шмуке. Аббат Дюпланти как раз соборовал умирающего музыканта, которого только что исповедовал. Итак, священнодействие было нарушено трезвоном, поднятым сестрой Ремонанка, тщетно дергавшей звонок. Понс, боясь, как бы его опять не ограбили, взял со Шмуке клятвенное обещание никого не впускать, поэтому-то Шмуке и не вышел на неоднократные звонки мадмуазель Ремонанк, которая вернулась в швейцарскую совсем перепуганная и доложила тетке Сибо, что немец не открывает. Фрезье сейчас же учел это обстоятельство. Шмуке, впервые присутствовавшему при смерти близкого человека, несомненно, предстояло столкнуться со всевозможными трудностями, связанными в Париже с похоронами, особенно если некому помочь, взять на себя хлопоты, переговоры. Фрезье отлично знал, что действительно убитые горем родственники теряют в такую минуту голову, и потому, решив взять на себя руководство действиями Шмуке, с самого утра засел в швейцарской и непрерывно совещался с доктором Пуленом.
И вот что предприняли оба друга — доктор Пулен и Фрезье, — чтобы добиться желаемого результата.
На Орлеанской улице, в соседнем с доктором Пуленом доме жил причетник церкви св. Франциска, по имени Кантине, который прежде держал посудную лавку. Его жена, взимавшая плату с прихожан за церковные стулья, была давнишней даровой пациенткой доктора Пулена, которому, естественно, она чувствовала себя навеки обязанной и нередко поверяла свои огорчения. Оба щелкунчика по воскресным дням и церковным праздникам ходили к службе в церковь св. Франциска и были в добрых отношениях с причетником, церковным сторожем, служителем, подающим святую воду, — словом, со всей церковной братией, известной в Париже под названием «причта» и обычно собирающей дань с прихожан. Жена причетника хорошо знала Шмуке, так же как и он ее. У мадам Кантине были две душевные раны, вследствие чего Фрезье и удалось сделать из нее слепое и послушное орудие своей воли. Кантине-сын, пристрастившись к театру, отказался вступить на церковное поприще, сулившее ему должность привратника, пошел фигурантом в Цирк-Олимпик и начал вести беспутную жизнь, к великому огорчению мамаши, чей кошелек он часто опустошал самовольными займами. Старику Кантине, страдающему двумя пороками — приверженностью к спиртным напиткам и ленью, пришлось бросить торговлю. Но это его не исправило, более того — новая должность только способствовала развитию обеих дурных наклонностей; он целыми днями бездельничал, пил с кучерами свадебных карет, с факельщиками похоронных процессий, с бедняками, подопечными кюре, пил так, что уже к полудню физиономия его полыхала как огонь.
Мадам Кантине боялась, что останется на старости лет нищей; каково это, когда ты принесла мужу двенадцать тысяч приданого! Доктору Пулену, вероятно, уже сотни раз слышавшему повесть об этих несчастьях, пришло в голову воспользоваться ее помощью, чтоб легче всучить Понсу и Шмуке в кухарки и поломойки мадам Соваж. Рекомендовать самому мадам Соваж было совершенно бесполезно, потому что оба щелкунчика стали весьма недоверчивы, в чем Фрезье смог окончательно убедиться, когда Шмуке даже не впустил сестру Ремонанка в квартиру. Но в то же время наши друзья-приятели были твердо убеждены, что благочестивые старички музыканты тут же согласятся взять человека, рекомендованного аббатом Дюпланти. Они сговорились, что мадам Кантине приведет с собой тетку Соваж. А уж раз там водворится служанка Фрезье, можно быть спокойным — она вполне заменит своего хозяина.
В подъезде аббат Дюпланти не сразу пробрался сквозь толпу друзей Сибо, которые пришли осведомиться о здоровье самого уважаемого привратника в квартале.
Доктор Пулен поклонился аббату Дюпланти, отвел его в сторону и сказал:
— Я сейчас собираюсь навестить бедного господина Понса; возможно, что он еще выкарабкается; надо бы его уговорить согласиться на операцию — необходимо извлечь камни, образовавшиеся у него в пузыре; они чувствуются на ощупь и грозят вызвать воспаление со смертельным исходом, может быть, время еще не упущено... Было бы очень хорошо, если бы вы употребили свое влияние и убедили больного. Я ручаюсь за то, что он выживет, если во время операции не произойдет какой-либо досадной случайности.
— Вот только отнесу святые дары в церковь и тут же вернусь, — сказал аббат Дюпланти, — господин Шмуке в таком горе, что ему необходимо утешение религии.
— Я сейчас узнал, что он остался один, — сказал доктор Пулен. — Сегодня утром этот добродушный старичок повздорил с мадам Сибо, которая уже десять лет ведет их хозяйство, и они рассорились, надеюсь, ненадолго, но, принимая в расчет нынешние обстоятельства, его никак нельзя оставить одного. Позаботиться о нем — это доброе дело. Послушайте, Кантине, — сказал доктор, подзывая к себе причетника, — узнайте у жены, не согласится ли она поухаживать несколько дней за господином Пенсом и присмотреть за хозяйством господина Шмуке вместо мадам Сибо, ее ведь все равно пришлось бы на время отпустить, даже если бы они и не поссорились. Мадам Кантине женщина честная, — добавил доктор, обращаясь к аббату.