– А я тебе тысячу раз говорил, что в чайнике у мяты вкус и аромат не те! – Бабкин встал, взял чашку Илюшина и процедил напиток через сито. – На, наслаждайся!
Макар с видимым удовольствием отхлебнул чай, откинулся на спинку стула.
– Значит, кто-то хотел сильно напугать жену Семена Швейцмана... Или его самого.
– Постой, крысы могут вообще не иметь отношения ни к нему, ни к его супруге! Денис Крапивин здраво рассудил, что у парнишки могло образоваться лишнее поголовье грызунов, от которых он предпочел избавиться таким своеобразным способом.
– Возможно. Но очень уж все складывается одно к одному... Кстати, – Макар резко изменил тему разговора, – как Ольга? Какое у тебя о ней впечатление?
Сергей помолчал, затем признался:
– Заметно, что она очень любила Силотского. Везде их совместные фотографии...
Бабкин вздохнул. После того, как он неуклюже выразил соболезнование, стараясь избавиться от подозрений в адрес Ольги из опасения, что не сможет скрыть своих истинных чувств, и его провели в квартиру, Сергей обратил внимание на снимки – на стенах, на полках, в застекленном шкафу. Везде был хохочущий Ланселот, запрокидывающий голову в момент пойманного смеха, словно тычущий рыжей бородой в фотографа, а рядом с ним – улыбающаяся Ольга, смешно оттопыривающая нижнюю губу. На короткое время Бабкин испытал одновременно тоску и удовлетворение: тоску – оттого, что жена никогда не любила его так, как второго мужа, удовлетворение – оттого, что всегда чувствовал свою вину за то, что с ними произошло, а теперь при виде ее счастливого лица на снимках тихий голос вины замолчал навсегда. Потом он одернул себя, заставив думать о расследовании, а не о личных проблемах.
Он незаметно снял с полки одну фотографию в рамке, провел по ней пальцем. Пыль, густой слой пыли. И на поверхности полки, и на легкой изящной рамке «под серебро». Вторая фотография – то же самое; третья – и снова под ней остается след, заметная дорожка в ковре пыли, чуть смазанная движением его руки. Нет, фотографии стояли здесь давно, и никто не пытался обмануть пришедших, выставив напоказ мимолетные картинки ушедшего счастья. Если бы Сергей не обнаружил пыли под снимками, мало что могло бы поколебать его уверенность в виновности бывшей жены. Но пыль была.
К его огромному облегчению, Ольга не билась в истерике и не плакала, иначе он не знал бы, как себя вести, что говорить и что делать. Некоторая двусмысленность его положения – мнимая или реальная – тяготила Сергея, но Ольга держала себя с ним просто, как со старым приятелем, и его неловкость постепенно растаяла. Сергей в который раз отметил про себя, что после косметической операции лицо Ольги утратило присущую ему простоватость, исчезло сходство с косящим зайцем, хотя глаза остались такими же раскосыми, как и были. Неустанная работа над собой возымела результат: Ольга сумела облагородить свою внешность. Сейчас она была не подкрашена, бледное осунувшееся лицо потеряло все краски, но на снимках Сергей видел: макияж она умело наносила таким образом, что он превращал изъяны ее лица в достоинства. Светлые волосы были жидковатыми, но правильная стрижка маскировала этот недостаток. Заметив, что Сергей бросил взгляд на ее руки с облупившимся лаком, Ольга грустным и чуть извиняющимся тоном сказала:
– Не успела... Маникюр сделать не успела, а теперь уж и не знаю, когда. После похорон, наверное.
В первую секунду Бабкина неприятно царапнуло сочетание в одной фразе похорон и маникюра, но уже в следующую его охватила жалость к бывшей жене.
– Да что ты... – пробормотал он, – какой там маникюр, я все понимаю.
Она выслушала его сообщение о попытке найти Качкова, понимающе кивнула и сосредоточилась, пытаясь вспомнить как можно больше о людях, которых Ланселот считал своими друзьями.
– Тебя интересуют все подробности? – спросил Сергей у Макара, роясь в своих записях. – Сразу предупреждаю, их много, и они самого разного толка. История о том, как Швейцман познакомился с Ритой – со слов Силотского, потому что в то время Ольга еще не была с ними знакома; или, например, сплетни о Крапивине, который никак не женится, потому что долгое время был безответно влюблен в молодую девушку, а ей такой сухарь оказался ни к чему; подробности любовных похождений самого Ланселота...
– Стоп, – перебил его Илюшин, отставляя чашку. – Каких любовных похождений? Юношеских?
– Нет, не юношеских – недавних. Дмитрий Арсеньевич, представь себе, монахом не был, и очень любил женщин.
– Это я и сам знаю! Вопрос в другом: тебе об этом поведала его вдова? Ее осведомленность о похождениях мужа может означать, что у них были свободные отношения, но вовсе не обязательно, что госпожа Силотская была этим довольна.
– Свободных отношений у них не было, о похождениях рассказала мне не она, но Ольга знала о том, что Силотский не являлся образцом супружеской верности.
– Неужели его друзья?..
– Верно мыслите, товарищ Илюшин. Я тебе не успел сказать, что от Ольги мы вышли вместе с друзьями ее покойного мужа, и пока курили перед подъездом, Швейцман с Крапивиным внесли свои коррективы в безупречный портрет Ланселота, который она нарисовала. Если я правильно помню легенду, Ланселот преданно служил одной даме, так?
– Почти, – согласился Макар. – Что не мешало ему завести ребенка от другой. Впрочем, там были весьма запутанные отношения, и сам Ланселот, насколько мне помнится, утверждал, что его соблазнили, приняв облик милой его сердцу королевы Гиневры. Несколько источников по-разному толкуют их взаимоотношения.
– Понятно, рыцарь все свалил на женщину. Нет, Дмитрий Арсеньевич такого себе не позволял. Швейцман упомянул одну фамилию...Томша, Мария Томша.
– В каком контексте?
– Он спросил Крапивина, как тот думает, будет ли Томша на завтрашних похоронах. Денис Иванович, безусловно, человек очень сдержанный, но передернулся так, словно ему лягушку засунули за шиворот, и всей своей пресной физиономией выразил отвращение к подобной возможности. Правда, очень быстро взял себя в руки.
– А почему ты решил, что эта дама была именно любовницей, а не просто знакомой?
Сергей задумался. Стоило Швейцману упомянуть о Томше, как они с Крапивиным обменялись быстрыми взглядами, словно прощупывая друг друга: «Ты помнишь?» – «А ты?» За десять минут до этого, откровенно обсуждая Силотского, Семен Давыдович сказал, как о само собой разумеющемся, что многие женщины будут его оплакивать, а в ответ на прямой вопрос Бабкина так же прямо объяснил: Дмитрий был любвеобильным мужчиной, но честно предупреждал своих женщин, что на звание единственной ни одна из них не может претендовать. Кроме того, жена всегда стояла для него на первом месте, на той недосягаемой высоте, до которой не могла подняться ни одна любовница.
– Ольга знала об этом? – недоверчиво спросил Сергей, выслушав Швейцарца.