Моника повернула голову набок.
– Поужинать? – повторила она.
– Да, поужинать. Я вывихнул ногу и свернул шею, пока пробирался к вам из главного корпуса без фонарика, и отказа я не приму. На улице нас ждет золотая карета – возможно, она заправлена бензином в последний раз. Мы едем в Лондон и будем транжирить деньги в «Дорчестере»; переодеваться необязательно. Итак, вперед, молодая леди!
– Но, мистер Фиск…
– Меня зовут Говард.
– Не могу, – сказала Моника. – Я бы с радостью, но не могу.
– Объясните почему.
Моника как будто впервые разглядела чернильные пятна на пальцах.
– Потому что… просто не могу, и все. Сегодня понедельник. Вы с мистером Хаккеттом в среду хотите взглянуть на законченный сценарий, а у меня еще масса недоделок. Нужно проработать детективную интригу. – Она покосилась на Картрайта.
– А, бросьте! Хаккетт платит вам не за то, чтобы вы так усердствовали. Один день ничего не решает. Поехали!
– Не могу. Мне очень жаль.
Говард Фиск переминался с ноги на ногу.
– Не знаю, в чем дело, – пожаловался он, – но мне никак не удается никуда вас вытащить. А вы, Тилли?
– Извините, меня уже пригласили.
Режиссер глубоко вздохнул. Вид у него сделался самый безутешный. Он повернулся к Монике:
– Ну что же, если вы упорно хотите быть такой деловитой… не зря же я сюда пришел! Позвольте вас на пять минут? Давайте посмотрим эпизод Б, про подземку. Как по-вашему, сумеем мы его закончить?
– Нет! – воскликнула Тилли Парсонс.
Восклицание вырвалось у нее непроизвольно. Ее скрипучий, прокуренный голос царапал нервы, как бормашина; все вздрогнули, но заметнее остальных – Фиск, который развернулся к ней в полном изумлении.
– Что такое? – спросил он.
За долю секунды Тилли удалось взять себя в руки. Она хрипло рассмеялась, потом уронила сигарету на линолеум и растоптала окурок ногой.
– Что за женщина, – насмешливо заявила она, имея в виду себя. – Просто похмелье, только и всего. Вчера я здорово нализалась с ребятами; до сих пор мне кажется, будто пол под ногами шатается. Не обращайте внимания!
– Конечно, – сказала Моника. – Мистер Фиск, прошу вас, пройдемте ко мне в кабинет.
Она распахнула дверь.
Поверх ее плеча они видели одну стену крошечного кабинетика. Вопреки своей буйной фантазии, Моника отличалась чрезвычайной аккуратностью в делах. На боковом столике у стены лежали стопка справочников, кипа белой бумаги с двумя ластиками и противогаз в кожаной сумке. Над ним на стене висел портрет каноника Стэнтона в рамке. Многие посетители при виде портрета ухмылялись; но, по мнению Картрайта, портрет придавал кабинету обжитой, уютный вид и создавал атмосферу искренности в доме притворства.
Дверь за Моникой и режиссером закрылась; Тилли покосилась на Картрайта.
– Ну вот, – мрачно сказала она, – ты все испортил. Зачем все вывалил про письма? И что ты намерен делать?
– Подожду, пока Говард уйдет, и вывалю остальное.
– Так я и думала, – кивнула Тилли. – В таком случае мне нужно кое-что сделать. Я сейчас вернусь. Никуда не уходи!
Он не слышал, как она ушла. Слова, написанные на розовой дешевой бумаге, рождали слишком много неприятных предположений.
«Привет, Ясноглазка! Я еще с тобой не покончил».
Он ведь говорил, что дело не кончено, и он был прав!
«Скоро папу и тетю Флосси ждет приятный сюрприз».
Картрайт подошел к столу. Достал из кармана связку ключей и отпер нижний ящик. В нем лежал напечатанный на машинке отчет о случившемся в студийном павильоне 23 августа; там же были показания тех, кто оказался на месте происшествия, о том, чем они занимались. В углу лежала пустая бутыль. Под бумагами хранилась увеличенная фотокопия надписи с доски объявлений.
Картрайт положил листок розовой бумаги рядом с фотографией и взял лупу.
Все совпадает, никаких сомнений. Почерк на доске тот же самый, что и в записке.
«С серной кислотой не вышло; но у меня для тебя припасено еще кое-что».
Во всем здании не было слышно ни звука; только из кабинета Моники доносились приглушенные голоса. Лампа под темным коническим абажуром ярко светила на металлические части пишущей машинки. Уильям Картрайт отложил лупу в сторону. Оглядел клавиатуру. На ощупь выбрал трубку, сунул ее в рот и принялся грызть.
Наконец, он выдвинул верхний ящик стола. В нем, кроме бумаги и конвертов, хранились наброски нового романа, в котором речь шла о некоем смертельном яде, о том, как его раздобыть, и о дьявольски изобретательном способе его применения. Если бы голова у Билла не была занята другими вещами, ему должно было бы хватить ума переложить наброски в нижний ящик и запереть на ключ.
Однако ни о чем таком он не подумал. Вставил лист бумаги в каретку машинки, проставил число и застучал по клавишам:
«Сэру Генри Мерривейлу Военное министерство Уайтхолл, SW1.
Дорогой сэр!
Я друг старшего инспектора Мастерса, полагаю, знакомство с ним – достаточная рекомендация. Не хочу тратить Ваше драгоценное время на вводные слова.
Нам нужны помощь и совет. Не будь я уверен, что дело касается Вашего департамента, военной разведки, я бы не стал Вас беспокоить. Всего три недели назад у нас едва не произошло убийство. Мне кажется, я могу сообщить Вам, чьих это рук дело…»
– Вот ты где, дорогуша! – воскликнула появившаяся неизвестно откуда Тилли Парсонс, швыряя на стол маникюрные ножницы, а также ножницы для разрезания бумаги с длинными лезвиями.
– Уходи, – отмахнулся Уильям Картрайт.
– Да ладно тебе, – сурово возразила Тилли. – Избавься от зарослей! Если маникюрные не подойдут, возьми большие.
Злить человека, занятого сочинительством, – одна из крупнейших ошибок, которые могут совершить дочери Евы.
– Будь ты трижды и четырежды проклята, – прорычал Картрайт, поднимая на нее глаза. – Уберешься ты отсюда или нет? Прочь! Исчезни! Неужели ты не можешь думать ни о чем другом, кроме бороды? Может, у тебя сдвиг на почве бороды? Я пытаюсь привлечь внимание важной особы к серьезнейшему вопросу, а ты можешь думать только о…
Тилли протянула ему большие ножницы.
– В последний раз спрашиваю, молодой человек! Намерен ты состричь свои заросли?
– В последний раз отвечаю, женщина. Нет!
Тилли была человеком действия. Она не колебалась более ни секунды. Она тут же схватила большие ножницы и лязгнула ими с ловкостью опытного оруженосца. Миг – и она не только отрезала клок бороды Картрайта, но и едва не отхватила ему весь подбородок.