– Давайте пройдем, взглянем на него, – тихо сказал Г. М., который всегда терялся при виде любых изъявлений чувств.
Он был снова самим собой – уверенным и спокойным, как гора, в то время как Мастерс никак не мог оправиться от потрясения. – Я не все понял по телефону. Когда его нашли, кто нашел и почему вы не позвонили раньше?
– Говорю же, это всего полчаса назад произошло! Нашли его мы с Бобом Карстерсом. Мы отправились поискать улики…
– Какие улики? – резко спросил Мастерс.
– Ну… любые улики. Доказательства того, что Равель… Потом расскажу, после того как мы на него посмотрим. – Мантлинг помрачнел и стал мять манжеты. – Мы собрались осмотреть окно, когда Боб схватил меня за руку и указал на пол. Из-под кровати выглядывал носок ботинка. Бедняга! Дорого бы я дал, чтобы не выволакивать его из-под кровати, но мы приняли его за грабителя. Я так и сел на пол, когда понял, кто там. – Он снова потер глаза. – Ну, пойдемте. Дорогу вы знаете. Он был мертв уже некоторое время. Холодный был.
Повернувшись, Алан повел всех по чрезмерно крикливому холлу, который при свете дня производил куда худшее впечатление. У этого дома было плохое свойство наполнять души людей дурными предчувствиями. Наверное, так было и в те времена, когда Чарльз Бриксгем увидел своего первого призрака. При дневном свете было видно, что дом очень старый – его деревянные части давно следовало подновить.
Карстерс, нервно теребя щеточку усов, ждал их в столовой. Увидев, что половина его лица представляет собой сплошной синяк, Мастерс начал приходить в себя. А повязку, закрывающую царапину на скуле, он вообще принял за сигнал к началу работы.
– Сэр, вы можете мне объяснить, – сказал он, повернувшись к Алану, – что здесь вообще происходит? По телефону вы сообщили, что человеку разбили голову, и вот я вижу человека, по виду которого можно сказать, что он побывал в драке.
Карстерс, очевидно тоже будучи не совсем в себе, попытался протестовать и пролаял что-то в ответ. Терлейну при виде этого пришла на ум идиотская мысль о доброй собаке, защищающей хозяина. Алан опередил Карстерса:
– О, здесь ничего особенного. Следы прошлой ночи, когда он нокаутировал Равеля. Я все сейчас расскажу. Что вы забиваете себе – да и мне – голову всякой ерундой, когда Гай?.. Пойдемте.
Несмотря на то что ставни во «вдовьей комнате» были открыты – они придерживались в распахнутом состоянии крюками, вбитыми в стену по обеим сторонам окна, – из-за того, что грязные стекла пропускали мало света, в ней все равно царил полумрак. Лишь один широкий луч света из вырезанного квадрата окна косо падал на пол, и в нем плясали пылинки. Ближняя к двери часть комнаты представляла собой жалкое зрелище. У одного из атласных стульев больше не было ножек, у другого – отломана спинка; она теперь лежала на сиденье. Стол сдвинут с места, ветхий ковер под ним – зигзагообразно разорван.
– Это мы с Равелем постарались, – сказал Карстерс, – а не… – Он ткнул пальцем, попав рукой в косой сноп света; будто обжегшись, он сразу отдернул ее.
Г. М. и Мастерс обошли кровать и подошли к месту, где лежал Гай. Терлейн последовал было с ними, но скоро вернулся к двери. Мантлинг с Карстерсом вытащили труп из-под кровати, поэтому он лежал практически на том же месте, где был обнаружен Бендер. Отличие состояло в том, что Бендер лежал головой к изголовью кровати, Гай же – ногами. Тело было в пыли и соре, скопившемся под кроватью за шестьдесят лет. Оно окоченело еще до того, как его нашли; ноги Гая были скрючены, а руки прижаты к груди – в таком положении он оказался после того, как убийца закатил его под кровать. В сумраке, царившем за кроватью, казалось, что на его лице очень спокойное выражение, только нижняя челюсть немного свернута набок. На полу валялись темные очки, сломанные и покрытые пылью. Глаза Гая были закрыты, и теперь взгляд, прятавшийся раньше за очками, скрывали веки.
Г. М. запнулся за что-то, лежащее на полу.
– Да, Мастерс, – проворчал он, – парню действительно не повезло. Умереть под кроватью; не знаю почему, но мне кажется, что это почти то же самое, что умереть в сточной канаве. Что там такое? Черт, сделайте что-нибудь, чтобы было посветлее! Ага! Наша старая знакомая – серебряная шкатулка. – Он надел перчатки и осторожно взял ее. – Чем его ударили? Вы что-нибудь нашли?
– Я могу сказать, чем его убили, – уныло произнес Алан. К кровати он не подошел. – Я зажег спичку и посмотрел под кроватью. Помните тот молоток, который я принес, чтобы взломать дверь? Он там, посмотрите сами. Я… я не могу вспомнить, где я его оставил. Я забыл…
– Зато я помню, – сказал Мастерс. Он тоже надел перчатки и теперь шарил под кроватью. – Мы воспользовались вашим молотком и долотом, чтобы открыть ставни и поднять окно. Мы оставили их на кровати, и на них наши отпечатки пальцев. Черт! – пробормотал инспектор, и его лицо налилось гневом. – Просто безумие… Сэр Генри, сколько времени он уже мертв?
Г. М., ползая на коленях, сердито потребовал света, и Мастерс поднял окно. Впервые за много лет в комнату проник настоящий дневной свет. День был пасмурный, но все же по сравнению с искусственным освещением разница была значительная. В окно, через узкую аллею, смотрела глухая кирпичная стена. В сером свете лица людей в комнате приобрели землистый оттенок. Терлейн отвел взгляд от окна и посмотрел вниз, на Г. М. Тот приподнял голову трупа и оглядывал рану; Терлейн снова уставился в окно.
– Хм. Мое предварительное заключение таково. Смерть наступила от восьми до девяти часов назад, скорее восемь с чем-то часов назад. Сейчас у нас… начало первого. Значит, беднягу убили около четырех часов утра, может быть, чуть раньше.
– В четыре часа?! – воскликнул Карстерс. На его лице был написан ужас. – Сегодня?!
– Вывод предварительный, – сказал Мастерс. – А почему вас это так удивляет?
Карстерс пощупал рукой позади себя в поисках несуществующего стула, удивился, не найдя его, и снова уставился на труп.
– Вы хотите сказать, что он лежат все время под кроватью, мертвый, а я сидел тут один и караулил?
– Вот именно, сынок, – кивнул Г. М. – Не слишком здорово все складывается, верно? Если вы с Равелем мерялись силами где-то в четыре двадцать, то все так и было. Лучше расскажи обо всем Мастерсу, чтобы он имел правильное представление о разбитой мебели и не связывал ее с разбитой головой.
Карстерс подошел ближе к окну. Он никогда не выглядел красавцем, а теперь был вовсе жалок: из-за посеревшего лица, из-за пыльного костюма, который висел на нем как на вешалке.
Однако во всей его фигуре было что-то честное и даже располагающее. Он не подходил к этой комнате. Терлейн подумал, что в силу открытости своего характера Карстерс переживает смерть Гая сильнее и глубже, чем Мантлинг. Мантлинг был бас-барабаном; Карстерс – простым солдатом, который бредет себе вперед. Он посмотрел на тело и сразу отвел глаза.
– Понимаете, – нерешительно начал он, – я подумал, что кто-нибудь может захотеть пробраться сюда посреди ночи, чтобы украсть что-нибудь…