Ибо у ног Алана Хепберна лежал мертвец!
Он лежал лицом вниз, среди зеленого подлеска, в длинном плаще, походя скорее на мешок, чем на человека; справа от него валялся мушкет. Высокая шляпа из черной лакированной кожи с желтым плюмажем спереди лежала в стороне, медным орлом кверху. Из промокшей спины торчала черная полированная рукоятка кинжала, который сзади пронзил его сердце.
На клочке бумаги, окровавленном с одной стороны, но не успевшем промокнуть, виднелись небрежно написанные слова. Алан смог различить только одну фразу. «Если хотите знать, кто я, спросите Фуше».
Жуткая пауза прервалась, когда офицер и часовой заметили Алана.
– Господи! – воскликнул смертельно побледневший юный часовой. Быстрым движением он приложил к плечу приклад мушкета и выстрелил.
Вспышка пламени и грохот выстрела, казалось, привлекли людей со всего леса. Алан увидел, как свет фонаря блеснул на штыке и ружейном дуле. Из-за дерева слева от него послышался еще один выстрел; что-то, похожее на шершня, просвистело рядом с его левой щекой и вонзилось глубоко в землю.
Лошадь Алана была привязана на расстоянии всего нескольких футов. Стремясь поймать стремя Капризницы, Алан запутался шпорой в траве и с шумом упал лицом вниз.
Все это время голос часового оглашал Булонский лес безумным криком:
– Капитан Перережь-Горло! Он одет в наш мундир! Он здесь! Здесь! Здесь!
В течение последующих десяти секунд произошли две вещи, уравновесившие чаши весов точно между жизнью и смертью.
Алан быстро поднялся, поймал стремя Капризницы, отбросил в сторону кавалерийский плащ и вскочил в седло.
В тот же момент офицер гренадеров Удино одним ударом заставил замолчать вопившего рекрута.
Алан бросил взгляд на офицера, стоящего спокойно, словно на параде. Под лакированным шлемом с медными украшениями виднелось худое лицо с орлиным носом.
– Слушайте меня, все часовые! – громко и властно прозвучал его голос. – Говорит офицер гвардии.
Мертвое молчание. Алан, весь дрожа, неподвижно сидел в седле, обдумывая дальнейший образ действия.
– Капитан Перережь-Горло, – продолжал офицер, – находится на расстоянии примерно дюжины шагов от места, где стою я. У него лошадь, и он попытается выехать из леса по тропинке на юг. Перегородите эту тропинку. У кого есть потайные фонари, откройте их и повесьте на руку.
Если понадобится, стреляйте, но не пораньте друг друга. Вперед! Да здравствует император!
Лес тотчас же наполнился треском сучьев, светом фонарей и лязгом штыков. Гренадеры Удино, которым вскоре предстояло завоевать для своего императора победу при Аустерлице [57] , бросились выполнять приказ.
Но Алан тоже вступил в игру.
Шепнув несколько слов Капризнице, он, вместо того чтобы использовать шпоры, развернул серую в яблоках кобылу и поскакал по тропинке, но не на юг, как следовало ожидать, а на северо-восток – прямо к Полю воздушных шаров, в гущу врагов.
Рывок был столь неожиданным, а линия часовых – настолько тонкая, несмотря на свою длину, что Алан проскакал сквозь нее, прежде чем солдаты успели повернуться и преградить ему дорогу. Три мушкета выстрелили, пуля одного из них просвистела над головой у Алана, срезав ветку.
Внезапно болотистая тропинка под копытами Капризницы превратилась в пятидесятиакровое открытое пространство Поля воздушных шаров.
Из хижины с грязными стенами выскочил взъерошенный барабанщик в одной рубашке, но с висящим на плече большим красно-голубым барабаном, по которому палочки тут же стали выбивать тревожную дробь.
Немедленно откликнулись другие барабаны. Вскоре их рокот стал слышен по всему полю. Из хижин начали выскакивать полуодетые солдаты с мушкетами. Не слыша ни слова сквозь шум барабанов, Алан мог только видеть их глаза и усы, двигающиеся во время вопросов и возгласов.
– Что случилось?
– Преградите ему дорогу!
– Да здравствует император!
Пустивший Капризницу в быстрый галоп мимо ближайшего из шаров, Алан с трудом удерживался от желания крикнуть в ответ на боевой клич в честь императора нечто вроде «Ура старику Кыо!» или «Боже, благослови «Морнинг кроникл»!».
Внезапно появившийся перед ним офицер инженерных войск поднял пистолет и выстрелил.
Алан, выхвативший саблю из ножен, даже не услышал выстрела, мчась мимо первого шара. Его действия производили впечатления безумных, каковыми они и должны оказаться, если только очень скоро не произойдет то, на что рассчитывал и о чем горячо молился Алан. Ведь был лишь небольшой шанс, что кто-то окажется чересчур возбужденным и не услышит приказаний офицеров.
– Не стреляйте в сторону воздушных шаров! Не стреляйте!..
Но три гренадера все-таки выстрелили.
Скача под зелено-золотым балдахином причудливых очертаний, Алан услышал первый взрыв, гулко отозвавшийся по всему полю и сопровождающийся ослепительной фиолетово-белой вспышкой.
Однако когда раскаленная мушкетная пуля пронзает шелковую промасленную оболочку пятидесяти футов в диаметре, следует опасаться не взрыва водорода, а последующего потока пламени.
Едва затихло эхо взрыва, как огонь охватил шар, ближайший к юго-западной границе леса. Прежде чем смешаться с густым черным дымом, желтое пламя осветило на момент все поле до малейшей прожилки на листьях и грязи под ногтями у солдат.
Алан увидел, как офицер инженерных войск испуганно припал к земле, и лихорадочно задумался, покуда тот не пришел в себя.
В его намерения входило пустить Капризницу по кругу по ее собственным следам, выехать на тропинку и, пользуясь суматохой, вызванной загоревшимся шаром, прорваться сквозь линию часовых и снова оказаться на дороге, ведущей на юг. Однако Алан засомневался, удастся ли ему это.
От испуга он позеленел, как воздушный шар, чувствуя слабость в руках и ногах. Капризница под ним дрожала так же, как и он сам. Ветер разносил горящие обрывки промасленного шелка. Бум! – прогремел еще один взрыв, и второй шар тотчас же загорелся.
Пылающая оболочка первого шара начала сморщиваться под треск горящих канатов и корзины, вся тяжеловесная конструкция грозила обрушиться. Часовые благоразумно убрались из-под нее, так что Алану оставался единственный способ выбраться из западни – промчаться под шаром, который вот-вот упадет.
Взять себя в руки его заставил не крик «Да здравствует Кто-6ы-то-ни-был!», не молитва Богу или какая-нибудь вдохновляющая мысль, а всего лишь протест упрямой шотландской души против того, что какие-то там проклятые лягушатники заставляют его бояться огня! Именно это, скажем прямо, довольно мелкое чувство спасло британский флаг от многих неприятностей!