Вонзив шпоры в бока Капризницы, Алан прямиком поскакал в сторону трепещущей в небе темной массы.
Мчась мимо столбов с привязанными к ним канатами, которые удерживали еще не поврежденный шар, Алан опасался, как бы кобыла не споткнулась передними копытами о столб и они оба не свалились на землю. Пламя горящего шара ослепило его, дым забивался в легкие. Зажмурившись, он склонился на загривок лошади.
– Держись, девочка! – предупредил Алан. – Сейчас начнется!
Но Капризница, словно заразившись его мужеством, перестала бояться. На момент Алану показалось, что она не успеет проскочить. Но она пролетела под краем пылающего шара буквально за полсекунды до того, как он с грохотом обрушился на землю, разбрасывая в разные стороны фонтан искр и горящих обломков.
Дыхание застряло в легких Алана. Подняв веки, он почувствовал, словно пламя опалило ему глаза; от промокшей куртки шел пар, микроскопический ожог причинял его щеке боль, как от раны. Задняя часть Капризницы была в некоторых местах обожжена обломками; лошадь приплясывала на месте, мотая головой и натягивая уздечку.
Но впереди не было ни души!
Позади барабаны бешено били пожарную тревогу. Слышался шум голосов и топот ног. Небо все еще было окрашено в оранжевые и маслянисто-черные цвета от загоревшегося второго шара.
Но в лесу целительные капли дождя стали падать на лицо Алана. Было достаточно светло, чтобы Капризница могла видеть тропинку, по которой она все дальше и дальше скакала па юго-запад.
Алан проехал мимо места, где в подлеске лежал убитый часовой, чья гибель оставалась неизвестной, покуда его труп не осветил луч фонаря. Несомненно, встревоженные часовые уже некоторое время инстинктивно ощущали близкое присутствие наемного убийцы – капитана Перережь-Горло, но не знали о происшедшем до тех пор, покуда Алан едва не наступил на труп.
К списку жертв – часовых из 3-го инженерного полка, из 57-го пехотного (этот полк называли «Ужасными»), моряка на набережной, легкого пехотинца из 7-го Пиренейского полка и гренадера императорских морских пехотинцев – добавилась еще одна, чье имя Алан так и не узнал. В рапортах содержалось мало личных сведений об убитых: среди них были молодые и пожилые, опытные и неопытные, добродушные, дисциплинированные и ворчливые, непокорные солдаты. Их сближало только пребывание на ночном дежурстве.
Но почему снова Поле воздушных шаров? Что означает фраза в записке: «Если хотите узнать кто я, спросите Фуше»?
Фуше?
Нет!
Алан все еще был готов поклясться, что министр полиции не имеет никакого отношения к убийствам. Помимо присущей Фуше осторожности, против подозрений в его адрес свидетельствовали недавние рапорты британской агентуры, где упоминалось, что бывшего республиканца собираются сделать пэром Франции, пожаловав ему титул герцога Отрантского. Правда, сомнительно, чтобы сам Фуше знал об этом – даже он не мог знать обо всем, – но…
Нет-нет! И довольно этих размышлений, совсем не подходящих к скачке под дождем. Хорошо, что часовых вроде бы нет на тропинке…
Внезапно с левой стороны из леса послышался окрик:
– Стой! Стой немедленно!
Алан и не думал останавливаться. Кивер Мерсье уже давно исчез, свалившись где-то с седельной луки, водонепроницаемый плащ также был потерян. Но Алан все еще держал в руке обнаженную саблю.
– Стой, Перережь-Горло!
Фонарей не требовалось – голова и плечи Алана были ясно видны на фоне неба.
Слева, из-за ствола дерева, послышался мушкетный выстрел. Пролетевшая рядом пуля заставила Алана пригнуться, как и выпущенная ранее перепуганным часовым. Одновременно кто-то выстрелил в него справа.
Алан, обрадованный тем, что оба стрелка вроде бы промахнулись, даже не оглянулся назад. В тот же момент он почувствовал, что, очевидно, поцарапал веткой правую руку. Боль была не сильной – как будто костлявые пальцы ущипнули кожу.
Но у Алана не оставалось времени для размышлений. Он чувствовал, как Капризница скользит и спотыкается на мокрой дороге, выехав из леса и начав спускаться с холма.
Какие-то моменты Алан мог не опасаться новых выстрелов – часовым требовалось некоторое время, чтобы перезарядить оружие. Однако им нужно было всего лишь несколько минут, чтобы созвать остальных гренадеров, сообщить им, куда поехал Алан, и послать ему вслед все осиное гнездо.
Уже давно Алан не обращал внимания на гром и молнию, но теперь нечто подобное – возможно, еще два взрыва – заставило его обернуться.
Господи, неужели из-за одного шального выстрела все Поле воздушных шаров охватило пламя? Конечно, шары находились достаточно далеко друг от друга, по все же подобная возможность существовала, и французское командование не забывало о ней, тренируя будущих участников вторжения в использовании изобретенных в конце XVIII века парашютов.
Бросив взгляд через плечо, Алан так сильно изогнулся, что едва удержался в стременах.
Кто-то следовал за ним на лошади с той же скоростью, что и он.
На фоне пламенеющего неба сквозь пелену дождя вырисовывался высокий, движущийся вперед кивер. Это был, несомненно, кавалерийский кивер, хотя лошадь неизвестного всадника не принадлежала к лучшим представителям этих благородных животных и скорее походила на почтовую.
Алан знал, кто это. Он знал о его присутствии с тех пор, как нашел мертвеца, заколотого сзади.
– В конце концов, – мысленно обратился Алан к воображаемой аудитории, состоящей из Мадлен, Иды и Мерсье, – я не настолько глуп, чтобы не подозревать, что Шнайдер последует за нами из Парижа. Но я считал, что его остановили и что эти кирасиры в лесу Арбло сбили с него спесь.
Очевидно, это не соответствовало действительности.
Заявлять, что он догадывался о присутствии Шнайдера перед людьми Фуше в Зеркальной комнате, а тем более перед Идой и Мерсье в экипаже во время путешествия в Пон-де-Брик, было бы крайне неразумно. Пока они полагали, что в лице Шнайдера имеют лишний козырь в партии с Аланом, это отвлекало их от его главной цели – узнать планы Бони.
И тем не менее…
Минувшим вечером, незадолго до десяти часов, их экипаж в лесу Арбло догнал и перегнал карету министра иностранных дел, эскортируемую четырьмя кирасирами из тяжелой кавалерии.
Это давало шанс, что Шнайдер, возможно представлявший собой наибольшую опасность, может быть убран с пути без усилий со стороны Алана. По этой причине он предупредил Мишеля, чтобы тот пи в коем случае не ссорился с солдатами.
Алан очень надеялся на то, что Шнайдер, скачущий галопом за обеими каретами, пребывает не в лучшем расположении духа и со своей мерзкой ледяной усмешкой потребует, чтобы его пропустили вперед, а подобное требование Алан никогда бы не осмелился предъявить кирасирам тяжелой кавалерии Бони.
Рискнув высунуться из экипажа и бросить взгляд назад, Алан рассчитывал услышать звуки ссоры и лязг стали. Однако было очевидно, что Шнайдер – строптивый пруссак, лучший фехтовальщик Великой армии – каким-то образом одержал верх над кирасирами и преследовал врага, одержимый личной ненавистью, которую ничто не было в состоянии уменьшить.