– Вовсе нет.
Молли выпрямилась на стуле.
– Тогда что произошло?
– Разве Том тебе не рассказывал?
– Том не очень хороший рассказчик. Если начинаешь допытываться, он просто говорит: «Черт возьми, неужели ты не понимаешь по-английски?» – Она улыбнулась, но тут же снова стала серьезной. – Насколько я поняла, вы и мистер Уэйнрайт направлялись к автомобилю, чтобы поехать в полицию, когда мистер Уэйнрайт упал в обморок.
– Совершенно верно.
– Вы притащили его наверх и уложили в кровать…
– Мне это не повредило.
– Том говорит, что могло повредить. Но я вот чего не понимаю. По словам Тома, вы шли пешком от «Мон Репо» сюда четыре мили, да еще в темноте…
– Было не совсем темно. Когда дождь прекратился, на небе появились звезды.
Молли отмахнулась от звезд.
– А вернувшись около половины двенадцатого, вы позвонили в полицию в Линтон. Но там должно было находиться два автомобиля. Почему вы ими не воспользовались?
– Потому что, – ответил я, – в них не оказалось бензина.
Молли выглядела озадаченной. Воспоминание о том, что ожидало меня в гараже, не произвело успокаивающего эффекта.
– Моя дорогая Молли, кто-то открыл краны бензобаков моего автомобиля и автомобиля Алека и вылил все содержимое. Даже если не учитывать теперешнюю нехватку бензина, подобная шутка не кажется мне забавной. Не спрашивай меня, почему это сделали или почему перерезали телефонные провода, так или иначе это произошло, и я оказался в затруднительном положении. Более того, я покинул дом, унеся с собой маленький сувенирный ключ, которым Алек, по какой-то причине, очень дорожит, и был вынужден передать его Тому, чтобы тот вернул его Алеку. Я оставил его в скверном состоянии, но должен был прислать помощь. У меня не было ни рации, ни почтовых голубей.
– Действительно, глупая выходка, – согласилась Молли. – Тем более в такое время. И вы понятия не имеете, кто это сделал?
– Может быть, Джонсон, а может быть, кто угодно.
– Джонсон?
– Садовник, которого уволил Алек. Но в чем тут смысл?
– Они не нашли… Риту и мистера Салливана?
– Нет. Все пришло в беспорядок. Включая тебя, если подумать как следует. Почему ты сегодня утром не в Барнстейпле? Как обходится без тебя машинописное бюро?
Молли плотно сжала губы. Впервые она казалась неуверенной.
– Машинописному бюро придется пару дней самому о себе заботиться, – сообщила девушка. – Я тоже неважно себя чувствую. Это не болезнь. Просто… – Она махнула рукой. – Доктор Люк, мне не по себе. Ведь я не любила Риту Уэйнрайт.
– И ты тоже?
– Пожалуйста, подождите. Я честно пытаюсь быть справедливой и хочу выслушать ваше мнение, прежде чем что-то доказывать… – Молли поколебалась. – Не могли бы вы зайти к нам на несколько минут? У меня есть кое-что, на что вам следует взглянуть.
Я оглянулся на наш дом. Том закончил прием в одиннадцать и отправился в утренний обход. Казалось вероятным, что мне удастся незаметно ускользнуть и вернуться. Когда мы с Молли вышли в передний сад, Хай-стрит выглядела безмятежной. По сути дела, это асфальтированное шоссе, которое полого поднимается вверх и исчезает за поворотом возле кузницы Миллера. Маленькие домики и лавки купались в солнечном свете; из открытых дверей «Кареты и лошадей» доносилось бормотание голосов. Мистер Фрост, почтальон, разносил письма и газеты. Миссис Пинафор подметала порог своей лавки табачных и кондитерских изделий.
Но пейзаж недолго оставался мирным.
– Господи! – воскликнула Молли.
Со стороны кузницы Миллера послышался звук мотора, и прямо в центре дороги появилась инвалидная коляска.
На водительском месте, вцепившись в рукоятку стержня, соединенного с маленьким передним колесом и служившего рулевым механизмом, торжественно восседал очень толстый мужчина в белом парусиновом костюме. Его лысина поблескивала на солнце. Очки съехали на самый кончик широкого носа. Плечи были закутаны пледом. Даже на расстоянии можно было увидеть на его лице выражение почти нечеловеческой злости. Он сосредоточенно склонился вперед, покуда мотор продолжал тарахтеть все громче и быстрее.
Из-за кузницы Миллера выбежал запыхавшийся художник Пол Феррарс.
За ним мчался галопом мой сын Том.
Последним появился полицейский.
– Тормозите! – вопил Феррарс так громко, что из окон начали высовываться головы. – Здесь спуск круче, чем кажется! Ради бога…
На лице человека в коляске мелькнула высокомерная ухмылка. Словно гордясь своей отвагой, он поворачивал коляску то налево, то направо с изяществом фигуриста на льду. Том утверждает, что даже тогда все могло бы закончиться благополучно, если бы не собаки.
Наши линкомские собаки, как правило, настроены благодушно. Они привыкли к автомобилям, фургонам и велосипедам. Но зрелище инвалида в коляске, очевидно снабженной компрессором, было за пределами их понимания и потому взбесило собачьи души. Как по команде, они начали перепрыгивать через забор и выбегать на дорогу.
Оглушительный лай перекрывал стук мотора. Уилли, скотчтерьер Эндерсонов, от возбуждения сделал полный кувырок, приземлившись на спину. Эрдель Лейнов дерзко метнулся под колеса. Пробудившись от гордости удачным экспериментом, человек в коляске попробовал прибегнуть к репрессиям, скорчив настолько страшную рожу, что наиболее робкие собаки отпрянули, все еще продолжая лаять. Однако так называемый манчестерский терьер вскочил на передок коляски и попытался вонзить зубы в рулевой механизм.
Инвалид схватил костыль и стал угрожающе им размахивать. Это было хорошим методом устрашения, но не отвечало требованиям тактики. Управление коляской уже находилось под вопросом. Теперь же она въехала по подъездной аллее Хикса на тротуар, прокатилась по нему как раз в тот момент, когда миссис Мак-Гонигл, наша почтенная прачка, выходила из своей калитки, пятясь задом, с недельной стиркой, и вернулась на дорогу по подъездной аллее Пинафора.
– Ради бога, выключите мотор! – вопил сзади Феррарс.
Это был хороший совет, но инвалид не мог или не желал ему следовать. Окруженная собаками коляска промчалась мимо меня и Молли, когда мы стояли у ворот. Лицо инвалида сохраняло злобное выражение, покуда коляска, накренившись, описала дугу перед «Каретой и лошадьми» и торжественно въехала в открытые двери бара-салона.
За ней последовали собаки, Феррарс, Том и констебль, уже выхвативший записную книжку.
– Господи! – снова воскликнула Молли.
– Кажется, джентльмену не терпится выпить, – заметил почтальон.
Из паба в самом деле доносились звуки, предполагающие, что этот алкоголик уже перелезает через стойку, подбираясь к бутылкам. Звон бьющегося стекла, грохот опрокинутых стульев и собачий лай смешивались с протестами клиентов, чье пиво расплескалось, когда они подносили его ко рту.