Со стороны сарая возле теннисного корта ко мне приближался мистер Уилли Джонсон.
Он шел с преувеличенной осторожностью, словно подкрадываясь. Широкополая шляпа была натянута почти до бровей; под ней, в попытке сфокусировать зрение вдоль линии носа, бегали налитые кровью глаза. Из кармана пиджака торчало горлышко бутылки, опустошенной по крайней мере наполовину. Остановившись на некотором расстоянии, мистер Джонсон указал на меня пальцем и заговорил хриплым голосом:
– Я видел ужасные сны.
– Вот как?
– Ужасные сны, – повторил мистер Джонсон. – Я видел их всю ночь. Кое-кто за это заплатит.
– Вы заплатите за это сами, если не перестанете пить.
Но мистера Джонсона это не интересовало.
– Я видел, – продолжал он, – императора Нерона, который судил меня. Он курил сигару за полкроны, а рядом были связанные люди, покрытые смолой, чтобы ему было удобно их поджигать. В жизни не видел такой страшной рожи! Позади стояли гладиаторы с мечами и трезубцами. Он склонился вперед и сказал мне…
Мистер Джонсон сделал паузу, чтобы откашляться, но предпочел другое средство прочистить горло. Достав из кармана бутылку, он вытер рот рукавом, отмерил глазами содержимое, держа бутылку на свету, и поднес ее ко рту.
В этот момент кое-что произошло.
Уже несколько секунд я слышал тарахтение, предполагающее близость какого-то легкого транспортного средства с мотором. Я не стал выяснять, что это, так как отлично это знал. Должен признаться, это вызвало во мне ощущение неминуемой катастрофы, наподобие того, которое вызвало у капитана Крюка приближение крокодила с часами внутри. [22]
Но я не догадывался о масштабах надвигающейся катастрофы.
Невидимый экипаж тарахтел все ближе за углом дома позади меня. Мистер Уилли Джонсон, все еще держа бутылку около рта, опустил один глаз, дабы посмотреть на источник звука.
Думаю, я еще никогда не видел такого ужаса ни на одном человеческом лице, как тот, что появился на лице мистера Джонсона. Не могу утверждать, что его волосы встали дыбом, так как он был в шляпе, но в данном случае готов признать этот феномен. Страх полностью парализовал его. Зрелище было настолько жутким, что я обернулся.
В приближающейся инвалидной коляске находилась знакомая и в то же время незнакомая фигура. На лысой голове ее обладателя громоздилось нечто, впоследствии представленное лавровым венком. Это сооружение держалось крепко, как шляпа-котелок на букмекере, а два его кончика торчали в стороны наподобие рожек.
Вокруг бочкообразной фигуры обвивалось складками, как скверно завязанный бинт, белое шерстяное одеяние с пурпурной каймой. Оно оставляло обнаженным только правую руку, декорированную сверкающим на солнце украшением из бронзы. На ногах, упирающихся в подножку коляски, были сандалии, а большой палец правой ноги был перевязан. Широкая физиономия со съехавшими на кончик носа очками и сигарой во рту выражала неописуемую злобу.
Последовавшие события были несколько хаотичными.
Дикий вопль Уилли Джонсона, вероятно, слышали даже на борту траулера. Какое-то время он оставался неподвижным, потом снова завопил и швырнул бутылку в видение, приближавшееся к нему со скоростью около двадцати миль в час.
Сказать, что Джонсон пустился бегом, было бы чересчур мягко. Поравнявшись с велосипедом, он вскочил на него на бегу. Человек и велосипед слились в одно целое за долю секунды.
Но мое внимание привлекало другое.
Когда в голову запускают наполненной до середины бутылкой виски, это способно лишить хладнокровия даже благороднейшего из римлян.
Бутылка просвистела мимо головы сэра Генри Мерривейла и упала между суперинтендентом Крафтом и Полом Феррарсом, когда они выбежали из-за угла дома. Феррарс, через руку которого был переброшен комплект одежды, споткнулся о нее.
Г. М. инстинктивно поднял руки, прикрывая лицо. Рычаг управления, брошенный на произвол судьбы, вынудил коляску сделать поворот и устремиться прямиком к краю утеса.
– Ради бога, поворачивайте! – крикнул Феррарс. – Иначе свалитесь с обрыва!
Г. М. спасли только мягкая почва и собственный вес. Подпрыгивающая коляска оставляла за собой две глубокие колеи. Костыль выпал у него из руки. Мотор закашлялся и смолк. Коляска сделала последний рывок и остановилась, увязнув в сырой земле на самом краю скалы. Ноги в сандалиях повисли над обрывом.
Под теплыми лучами солнца воцарилась тишина.
Паузу нарушил Феррарс. Взяв за подтяжки висящие у него на руке брюки, он изо всех сил хлопнул ими оземь.
– Это уж слишком! – заявил он.
– Что вы делаете с моими штанами? – сердито проворчала фигура, неподвижно сидящая в коляске лицом к морю. – Я не могу повернуться, но слышу, что вы что-то с ними делаете!
– Ничего в сравнении с тем, что я хотел бы сделать с вами, – сдержанно отозвался Феррарс. – Слушайте, Аппий Клавдий, [23] если вы решили покончить с собой, почему бы вам не взять револьвер и не проделать это наверняка? Я больше не могу выносить ваших выходок!
– Не двигайтесь, сэр! – в ужасе крикнул суперинтендент Крафт.
– Это я могу охарактеризовать как совет законченного тупицы, – заявил Г. М. – Что, по-вашему, я собираюсь сделать – шагнуть вперед и полететь?
– Я только имел в виду…
– Швырять в людей бутылками с виски! – продолжал сердитый голос, обращаясь к морю. – Стоит выйти из-за дома, как вам прямиком в физиономию бросают бутылку! Знаете, сынок, в этой чертовой дыре бесятся не только собаки, но и люди. Как насчет того, чтобы принять какие-то меры, когда забава подошла к концу? Вы собираетесь оставить меня сидящим здесь, как король Канут, [24] или оттащите назад?
Суперинтендент с сомнением посмотрел на него:
– Не знаю, рискнем ли мы оттащить вас, сэр.
Фигура в тоге воздела обе руки к лавровому венку и крепче натянула его на голову.
– Лично меня ничего не восхищает более, чем морской пейзаж, – продолжал Г. М. – Признаю, что он великолепен. Но я не могу избавиться от ощущения, что через двое суток он понемногу начнет приедаться. К тому же как быть, если мне понадобится в уборную? Черт побери, почему вы не можете оттащить меня?