– Я все еще это утверждаю.
– Тогда как они это проделали?
– Знаете, – Г. М. тяжко вздохнул, – у меня всегда было название для этого.
– Для чего, сэр?
– Для ситуации такого рода. Я называл это дьявольской извращенностью всего в целом. А за то, что мы оказались в этой неразберихе… – Г. М. сердито повернулся ко мне, – можете благодарить вашего друга, чрезвычайно убедительного оратора мистера Стивена Грейнджа. Он лучше всех солиситоров, с которыми я встречался, умеет отравлять умы полицейских.
– По-моему, сэр Генри, мистер Грейндж единственный, кто рассуждал здраво, – возразил Крафт. – И он имеет влияние на коронера.
– Не сомневаюсь. Завтра доктор Кроксли окажется в кутузке, или я голландец. Вот почему я должен сидеть и думать. – Г. М. окинул нас мрачным взглядом, будто римский борец перед выходом на арену. – Больше ничего не остается. Мне нужно разгадать этот трюк с левитацией. [30]
– При моей скромной помощи, – добавил Феррарс. – У меня есть предложение. Думаю, я могу разгадать его для вас теперь же.
– Вы? – отозвался Г. М. с презрительной усмешкой, словно его молодой друг был червяком, обретшим дар речи.
– Не слишком задирайте нос. Вы не единственный в мире способны наслаждаться забавными делами.
– Разумеется. Но я не имел в виду забавные дела вашего типа – с Белл Салливан или…
К моему удивлению, Феррарс густо покраснел. Хотя он развалился в кресле, постукивая по зубам черенком пустой трубки, в его фигуре ощущалось странное напряжение.
– Мой дорогой Коммод, [31] – сказал он, – между мною и Белл никогда ничего не было. Очевидно, вчера вечером я слишком много выпил и сболтнул лишнее. Прошу вас не упоминать об этом при Молли Грейндж.
– Почему?
– Считайте это моей причудой.
– Я не могу вас понять, – сказал Г. М. – Иногда вы говорите как отъявленный распутник, которому наскучил свет, а иногда – как молокосос, прибывший из Итона [32] на каникулы.
– Пока что я пытаюсь решить вашу проблему, – вежливо напомнил Феррарс. – Вы утверждаете, что наши друзья не могли спуститься с утеса на берег?
– Разумеется.
– А что, если они спустились на парашюте?
Г. М. сурово посмотрел на него:
– Не болтайте вздор, сынок. Терпеть этого не могу. Кроме того… – он почесал нос, – я уже об этом думал.
– По-вашему, это вздор? – осведомился Феррарс. – За последнее время мы видели немало удивительных трюков с парашютами. Не уверен, что можно открыть парашют и удержаться на нем, прыгая со сравнительно небольшой высоты в семьдесят футов, но почему это невероятно?
– Потому что я так говорю! – рявкнул Г. М., постучав себя по груди. – Такое было бы кое-как возможно для опытного парашютиста со специальным парашютом и приземлением на относительно ровную поверхность. Но какой шанс был у этих двоих, не имеющих ни опыта, ни, насколько нам известно, парашютов, прыгая на камни в темноте ветреной ночью? Нет, сынок, это не пойдет.
– Тогда как же это было проделано?
– Именно это мы собираемся выяснить. Пошли!
– Только не в этой одежде!
– Что в ней плохого, а? Вы ведь хотели рисовать меня в ней, хотя подозреваю, что таково ваше представление о забавной шутке. А если так…
– Это одеяние подходит для моей студии. Но я не хочу, чтобы вы расхаживали в таком виде по деревне. Черт возьми, что скажет старик Грейндж, услышав, что мой гость ходит по улицам в костюме древнего римлянина?
– Ну и что в этом такого?
Феррарс молча указал на принесенный им костюм Г. М.
Спустя двадцать минут мы стояли при бледном свете клонящегося к закату солнца, глядя на следы, оставленные Ритой Уэйнрайт и Барри Салливаном на дорожке, обрамленной белой галькой. Суперинтендент Крафт поглаживал подбородок со снисходительным видом игрока, у которого на руках одни козыри. Феррарс, как побитый пес, примостился на ступеньках у задней двери. Г. М., выглядевший куда пристойнее в обычном наряде, за исключением одного матерчатого шлепанца, склонился над следами так низко, как позволяло его брюхо.
– Ну, сэр? – не выдержал Крафт.
Г. М. поднял голову.
– Иногда вы до тошноты напоминаете мне Мастерса. Следы абсолютно подлинные. С ними не проделали никаких трюков.
– Именно это я вам и твердил.
Г. М. уперся кулаками в бока.
– Вы заметили, что упор делался на переднюю часть ступни? Как будто они бежали?
– Заметили, – сухо отозвался Крафт. – То, что они бежали, видно по длине шага. Но бежали не очень быстро – скорее спешили.
Г. М. огляделся вокруг.
– Не возражаете, сынок, если я пройду по следам? Это единственный участок, который остался нетронутым.
– Идите где хотите. Как я говорил вам, в полицейском участке у нас есть гипсовые слепки.
Г. М. двинулся по дорожке. Хотя с субботнего вечера дождей не было, его ноги увязали в мягкой почве. С осторожностью ступая на поврежденную ногу, он приковылял к Прыжку Влюбленных, шагнул на маленький, поросший травой пригорок и посмотрел вниз. У меня даже на таком расстоянии закружилась голова, но Г. М., по-видимому, высота ничуть не беспокоила.
– Нашли что-нибудь? – спросил Крафт.
Г. М. повернулся на фоне горизонта. Бриз с моря колыхал парусиновый пиджак. Его глаза скользили направо и налево, осматривая землю, испещренную следами ног, включая наши, и колеями от колес инвалидной коляски. Он долго смотрел на геометрические орнаменты белой гальки, потом указал на них похожей на ласт рукой:
– Это место выглядело безукоризненно аккуратным, покуда люди не начали здесь топтаться. Узоры из гальки достойны самого Евклида. [33] Галька обозначает и края дорожки. Ею не могли воспользоваться для какого-нибудь фокуса-покуса?
– Вы имеете в виду, что кто-то мог идти по гальке? Попробуйте, и увидите сами.
Г. М. коснулся камушков правым каблуком, и они тут же увязли.
– А для чего они вообще предназначены, сынок?
– Здесь ничего не растет, – объяснил Крафт. – Галька выполняет чисто декоративную функцию и к тому же хорошо видна в темноте.
Лицо Г. М. приняло озадаченное выражение. Качая головой, он поплелся к нам по четырехфутовой дорожке и снова уставился на следы.