– И я бы тоже, – согласился доктор Фортескью, поднимаясь вслед за Ником. – Это подтверждает большая потеря крови. – Он беспомощно развел руками. – Полагаю, меня можно упрекнуть во многом. Но следует ли винить меня в том, что наш несостоявшийся убийца выбрал для своего преступления как раз то время, когда я был поглощен музыкой?
– Нет, сэр, не следует. – Доктор Фелл, дыша с присвистом, бросил сигару в пустой каминный очаг. – Уверяю вас, я упомянул об этом, только чтобы подчеркнуть, в каком густом тумане мы оказались. Итак, что же, в конце концов, произошло? Мы обследовали библиотеку – вернее, это сделал Эллиот, запертую со всех сторон, как крепость. Здесь, в гостиной, мы битых два часа допрашивали свидетелей и пережевывали очевидное. Если мы определим, в каком положении пребываем…
– Могу сказать вам, в каком положении пребываю я, – вмешался Эллиот. Фактически, маэстро, я уже давно пытаюсь это объяснить. – Он наклонил рыжеватую голову, словно собираясь кого-то боднуть, но, вспомнив о чувстве собственного достоинства, быстро выпрямился. – Здесь у меня нет никаких полномочий. Когда мистера Пеннингтона Баркли ранил призрак в черной мантии или кто-то другой, я сделал то единственное, на что имел право, – позвонил старшему детективу-суперинтенденту Уику из полиции Саутгемптона, которого хорошо знаю. И что же я услышал? Уик лежит в постели с летним гриппом. Он едва мог говорить, но пообещал прибыть сюда не позднее чем завтра во второй половине дня. Уик сказал, что может пока прислать полдюжины своих лучших людей, но попросил меня, в качестве личного одолжения, самого вести расследование до его прибытия. Я должен выполнять его рутинную работу! Мне пришлось звонить в Лондон – просить специального разрешения, которое я с трудом получил. Как вы думаете, – продолжал Эллиот, шагая взад-вперед, почему Уик так на этом настаивал? Со мной это никак не связано. Он слышал, что здесь доктор Фелл, и понял, что это дело как раз для маэстро. Я знаю доктора Фелла добрых тридцать лет – иногда им восхищался, а иногда проклинал его. Но у него есть один особый талант, нечасто требующийся в полиции, но поистине бесценный, когда он необходим. Конечно, если речь идет об обычном преступлении…
– Если речь идет об обычном преступлении, – прервал его Ник с видом человека, которого посетило вдохновение, – то от доктора Фелла нет никакого толку. Я никогда не встречал его до сих пор, но много слышал о нем. Он напоминает косоглазого стрелка, который, не целясь, попадает в яблочко, или легкомысленного ныряльщика, отлично ориентирующегося в мутных водах. Его особый талант полезен только в таких замысловатых случаях, в которых никто другой не в силах разобраться.
– О, афинские архонты! [35] – простонал доктор Фелл. С шумом втянув в себя воздух, он торжественно выпрямился и обратился к Нику: – Сэр, вы обезоружили меня. Не то чтобы я полностью одобрял ваши метафоры. Если представить мою массивную фигуру на трамплине для прыжков в воду, то, пожалуй, я и вправду буду выглядеть легкомысленно. Конечно, я часто бываю косоглазым, но… – и здесь он каким-то невероятным образом сдвинул оба глаза к переносице, – если мои глаза косят подобным образом…
– Да? – осведомился Эллиот.
– То это потому, что они следуют за моим носом.
– Ну и куда же ваш нос ведет вас теперь? Вы видите какой-нибудь просвет в этой истории?
– Я бы не сказал, – ответил доктор Фелл, – что пейзаж выглядит абсолютно беспросветным. Есть две линии расследования, по которым следует идти до той точки, где они соединятся. Первую можно обозначить как синдром Питера Пэна.
– Как что?
– Как синдром Питера Пэна – назойливого мальчишки, не желающего взрослеть. Вторая линия, но я не хотел бы раздражать вас тем, что может показаться абракадаброй, – я мог бы назвать ее вектором капитана Крюка. Короче говоря, один из персонажей нашей истории кажется слишком непрактичным для этого мира, а другой, напротив, слишком практичным и умным. Есть ли у этих двоих, так сказать, место встречи? Мы уже располагаем кое-какой информацией, но нуждаемся в дополнительных сведениях. В данном случае сама жертва может давать показания, что она сделает рано или поздно. Пеннингтон Баркли все еще жив, и если он выживет…
– Извините, – вмешалась Дейдри Баркли, – но разве ситуация недостаточно страшна и без ваших мрачных предположений? Что значит „если он выживет“? Мой муж вовсе не умирает! Доктор Фортескью сказал…
– Я сказал, миссис Баркли, что надеюсь на лучшее, – встрепенулся доктор Фортескью. – Ситуация может измениться – пока что он реагирует не так хорошо, как хотелось бы. С другой стороны, я дал ему успокоительное, чтобы он как следует отдохнул.
– Но они сказали…
– Не тревожьтесь, мадам. Шансы десять к одному в пользу выздоровления. Думаю, доктор Фелл имел в виду нечто совсем другое.
– Другое?
– Совсем другое, – повторил врач. – Произошло покушение на жизнь мистера Баркли. Если бы револьвер держали чуть выше, пуля попала бы в сердце.
– Понимаете, миссис Баркли, – вмешался Эллиот, – мы не можем позволить преступнику предпринять еще одну попытку. По предложению суперинтендента Уика здесь будет дежурить констебль, пока мистер Баркли не поднимется на ноги и пока мы не разберемся в происходящем. Вы не согласны с этой мерой предосторожности?
– Конечно согласна! Но…
– Но что?
– Я думала, что сделала как лучше! – воскликнула Дейдри. – Я ведь признала, что купила холостые патроны и зарядила ими револьвер Пена. Вы уверены, что второе покушение – с настоящей пулей – не было попыткой самоубийства?
– Почему это должно быть самоубийством, миссис Баркли? Если ранее ваш муж мог считать, что имеет основания покончить с собой, то он не мог так думать, встретившись с новым наследником и узнав, что не теряет дом.
– О, я знаю! Но мне казалось, я сделала как лучше, а все вышло совсем наоборот. Выглядит так, словно все произошло по моей вине.
Фей Уордор встала из-за карточного стола.
– Это не похоже на тебя, Дей, – сказала она. – Ты ведешь себя нелепо. Твой муж пострадал не от холостого патрона, а от пули, но он обязательно выздоровеет. В чем же твоя вина?
– Не знаю, Фей, – отозвалась Дейдри. – Просто мне так кажется. У вас есть еще вопросы ко мне, мистер Эллиот? Или у вас, доктор Фелл? Если нет, то вы позволите пожелать вам доброй ночи? День был нелегкий…
– Разумеется, миссис Баркли, – согласился Эллиот. – Не думаю, что нам нужно задерживать вас дальше. Пожалуй, мы с доктором Феллом еще раз взглянем на библиотеку и сделаем перерыв до завтра.
– Если я вам больше не нужен, – сказал доктор Эдуард Фортескью, – не разрешите ли вы и мне удалиться?
Эллиот кивнул, и долговязый врач направился к стоящей в дверях Дейдри.
– Я хочу спать, – добавил он. – Кажется, у французов есть поговорка „qui dort, dine“ [36] . Иногда ее можно изменить на „qui dort, oublie“ [37] .