– Voyons, petit [30] , ты тщеславен, будто девушка, – сказала она.
Леон покраснел и отошел от зеркала.
– Или вы хотите, чтобы я явился к монсеньору растрепанным? Наверное, он собирается отправиться куда-то. Где моя шляпа? Гастон, да вы же сели на нее! – Он выхватил шляпу у камердинера, поспешно ее расправил и вышел следом за лакеем.
Эйвон в вестибюле разговаривал с Хью Давенантом, поигрывая перчатками, которые держал за кожаные кисточки. Под мышкой другой руки была зажата треуголка. Леон опустился на одно колено.
Холодные глаза скользнули по нему равнодушным взглядом.
– Ну?
– Монсеньор посылал за мной?
– Разве? Да, кажется, ты прав. Я ухожу. Пойдешь со мной, Хью?
– Куда? – осведомился Давенант, наклоняясь над огнем и грея руки.
– Я подумал, что можно было бы развлечься, навестив Ла Фурнуаз.
Хью брезгливо поморщился.
– Мне нравятся актрисы на сцене, Джастин, но только там. Ла Фурнуаз слишком уж пышна.
– И то верно. Можешь идти, Леон. Возьми мои перчатки. – Он бросил их пажу, а затем треуголку. – Сыграем партию в пикет, Хью? – Он прошел в гостиную, позевывая, и Хью, слегка пожав плечами, последовал за ним.
Вечером на балу у графини Маргери Леон был оставлен в вестибюле. Он нашел стул в укромном уголке и расположился там, готовясь с удовольствием рассматривать входящих гостей. Однако, поскольку герцог имел обыкновение опаздывать, рассчитывать на это развлечение особенно не приходилось, а потому он извлек из своего глубокого кармана книгу и погрузился в чтение.
Некоторое время до его слуха доносились только обрывки болтовни лакеев, привалившихся к перилам лестницы. Внезапно они вытянулись в струнку, замолкли, один распахнул дверь, а другой приготовился принять плащ и шляпу позднего гостя.
Леон поднял глаза от книги как раз вовремя, чтобы увидеть, как вошел граф Сен-Вир. Он уже знал в лицо членов высшего общества, но в любом случае узнать Сен-Вира было просто. В те дни изысканного щегольства граф бросался в глаза некоторой небрежностью одежды и отсутствием утонченности в манере держаться. Он был высок, длиннорук, с обрюзглым лицом и крючковатым носом. Губы у него были угрюмо изогнуты, а в темных зрачках пряталось бешенство, готовое вспыхнуть в любую минуту. Как всегда, его густые, заметно тронутые сединой волосы были плохо напудрены и кое-где отливали медью. Его руки и грудь сверкали драгоценностями, выбранными отнюдь не в цвет кафтана.
Кафтан этот открылся критическому взгляду Леона, едва лакей помог графу сбросить плащ, – кафтан лилового бархата, темно-розовый, расшитый золотом и серебром камзол, лиловые кюлоты, белые чулки, закатанные над коленом, и башмаки на красных каблуках, украшенные большими пряжками с драгоценными камнями. Граф встряхнул манжетами, расправляя их, и поднес руку к смявшемуся жабо. В тот же момент он бросил быстрый взгляд по сторонам и увидел пажа. Брови насупились, толстые губы чуть выпятились. Граф нетерпеливо дернул кружево у своего горла и медленно направился к лестнице. Положив руку на перила, он остановился, полуобернулся и качнул головой, подзывая к себе Леона.
Паж немедленно встал и подошел к нему.
– Мосье?
Плоские подушечки пальцев забарабанили по перилам, Сен-Вир угрюмо оглядел пажа и несколько секунд хранил молчание.
– Твой господин здесь? – сказал он наконец, и неуместность такого вопроса сразу показала, что он послужил лишь предлогом, чтобы подозвать Леона.
– Да, мосье.
Граф все еще колебался, постукивая по ступеньке носком башмака.
– Ты сопровождаешь его повсюду, если не ошибаюсь?
– Когда монсеньор этого желает, мосье.
– Откуда ты? – Леон ответил ему недоумевающим взглядом, и он резко переспросил: – Где ты родился?
Леон опустил длинные ресницы.
– В деревне, мосье, – ответил он.
– Густые брови графа вновь сошлись на переносице.
– Но где именно?
– Не знаю, мосье.
– Странная неосведомленность! – сказал Сен-Вир.
– Да, мосье. – Леон поднял глаза и решительно выставил подбородок. – Я не понимаю, почему так интересую мосье.
– Ты нагл. Крестьянские щенки меня не интересуют.
И граф поднялся по лестнице в бальную залу.
В группе возле дверей стоял его светлость герцог Эйвон, в наряде голубых тонов, с орденской звездой на груди, переливающейся огнем брильянтов. Сен-Вир помедлил мгновение, а затем прикоснулся к красивому, прямому плечу.
– С вашего разрешения, мосье…
Герцог, подняв брови, обернулся взглянуть, кто заговорил с ним. Едва он узнал Сен-Вира, надменность исчезла из его глаз, он улыбнулся и отвесил глубокий поклон, самая изысканность которого была скрытым оскорблением.
– Дорогой граф! А я уже начинал опасаться, что мне будет отказано в счастье увидеть вас нынче вечером. Надеюсь, вы в добром здравии?
– Благодарю вас, да. – Сен-Вир хотел пройти мимо, но герцог вновь преградил ему дорогу.
– Как ни странно, дорогой граф, но Флоримон и я как раз говорили о вас… вернее, о вашем брате. Где сейчас наш добрый Арман?
– Мой брат, мосье, в этом месяце дежурит в Версале.
– О! Почти вся семья собралась в Версале! – улыбнулся герцог. – Надеюсь, виконт, ваш очаровательный сын находит придворную жизнь приятной?
Мужчина рядом с герцогом засмеялся этим словам и сказал Сен-Виру:
– Виконт – большой оригинал, не правда ли, Анри?
– Он еще совсем мальчик, – ответил Сен-Вир. – И придворная жизнь вполне в его вкусе.
Флоримон де Шантурель добродушно усмехнулся.
– Меня так позабавили его меланхолия и вздохи! Он как-то признался мне, что его влечет деревня и он мечтает получить в Сен-Вире хорошую ферму в полное свое распоряжение!
По лицу графа скользнула тень.
– Мальчишеские фантазии! В Сен-Вире он тоскует о Париже. Прошу вашего извинения, мосье, я еще не поздоровался с мадам Маргери.
С этими словами он протиснулся мимо Эйвона и направился к хозяйке дома.
– Наш друг всегда так восхитительно груб, – заметил герцог. – Остается только удивляться, как его терпят в обществе!
– Он подвержен мрачности, – ответил Шантурель. – Иногда он весьма любезен, но его в свете недолюбливают. Другое дело – Арман! Его веселость… Вы знаете, что они враждуют? – Он таинственно понизил голос, сгорая от нетерпения поделиться пикантной сплетней.
– Милый граф не пожалел усилий, чтобы показать нам это! – сказал Эйвон. – Мой досточтимый друг! – Он томно помахал рукой щедро напудренному и нарумяненному щеголю. – Неужели я видел вас с мадемуазель де Сонбрюн? Этот вкус мне трудно разделить.