– Да, я замечаю. Твои манеры оставляют желать много лучшего.
– По-моему, вы тоже очень сердиты, – смело продолжала Леони. – Voyons, что такого, если Гастон не приехал? Он глупый и толстый, а госпожа Филд похожа на курицу. Зачем они нам?
– Истинно философский дух! – воскликнул Руперт. – Прежде ты и сам рассуждал так же. Что с тобой стряслось?
Леони торжествующе обернулась к нему.
– Я же говорила тебе, Руперт, что он изменился! А ты только смеялся. Прежде он никогда не бывал таким неприятным!
– Господи, сразу видно, что ты недолго живешь рядом с ним! – дерзко заявил Руперт. Его светлость отошел от окна.
– Вы оба ведете себя самым неподобающим образом, – сказал он. – Леони, прежде ты относилась ко мне с большим почтением.
Она уловила улыбку в его глазах, и ее собственные весело заблестели в ответ.
– Монсеньор, тогда я была пажом, и вам бы пришлось меня наказать. А теперь я благовоспитанная барышня.
– И ты думаешь, что я уже не могу тебя наказать, дитя мое?
– Как будто ей не все равно! – хихикнул Руперт.
– Нет, не все равно! – огрызнулась Леони. – Я готова просить прощения, стоит монсеньору нахмурить брови!
– Спаси и помилуй нас, Боже! – Руперт закрыл глаза.
– Еще немного, – сказал его светлость, – и нынче ты не встанешь с постели, сын мой.
– Ну да! Все козыри у тебя! – вздохнул Руперт. – Я онемел! – Он хотел лечь поудобнее и поморщился от боли.
Герцог наклонился над ним и поправил подушки.
– Пожалуй, тебе не стоит пока вставать, мой мальчик, – сказал он. – Так лучше?
– Да… То есть я теперь почти не чувствую раны, – солгал милорд. – Черт побери! Я не желаю больше валяться в кровати, Джастин! Эдак мы вообще не поедем в Париж.
– Мы подождем, пока ты совсем не поправишься, – сказал Эйвон.
– Как ты добр! – улыбнулся Руперт.
– Не смей дерзить монсеньору, Руперт! – строго сказала Леони.
– Благодарю тебя, малютка. Кто-то ведь должен поддержать мой рушащийся престиж. Если все-таки хочешь нынче встать, Руперт, сейчас ты должен' лежать смирно. Леони, если хочешь покататься верхом, я к твоим услугам.
Она мгновенно вскочила на ноги.
– Я сейчас же надену амазонку! Merci, Monseigneur!
– Хотел бы я поехать с вами! – тоскливо произнес Руперт, когда она ушла.
– Терпение, дитя мое! – Его светлость задернул занавеску на окне. – И лекарь и я держим тебя в постели не для собственного удовольствия.
– Ну, сиделка ты чертовски хорошая, не стану отрицать. – Руперт состроил гримасу, а потом застенчиво улыбнулся брату. – Лучшей я не пожелал бы.
– Сказать правду, я сам себе порой изумляюсь, – заметил герцог и вышел.
– И меня изумляешь, черт бы тебя побрал! – пробормотал Руперт. – Я бы дорого дал, чтобы узнать, что на тебя нашло. Ни разу не видел, чтобы человек так менялся!
И действительно, его светлость был необычно добрым все эти тягостные дни, и едкий сарказм, прежде испепелявший Руперта, куда-то исчез. Некоторое время Руперт ломал голову над этой необъяснимой переменой и все не находил разгадки тайны. Но вечером, когда он полулежал на диване в гостиной, облаченный в халат герцога, Руперт перехватил взгляд герцога, устремленный на Леони, и был ошарашен выражением в глазах брата. Губы у него вытянулись трубочкой в беззвучном свисте.
«Гром и молния! – подумал он. – Он же влюбился в плутовку!»
Миновал вторник, Гастон не появился, и герцог хмурился все суровей.
– Но, конечно, госпожа Филд скончалась, – ехидно заметила Леони. – Tiens, c'est bien drфle [119] .
– У тебя извращенное чувство юмора, дитя мое, – сказал его светлость. – Я уже не раз это замечал. В пятницу мы едем в Париж, с Гастоном или без Гастона.
Но вскоре после полудня в среду на деревенской улице послышался необычный шум, и Руперт, сидевший у окна гостиной, вытянул шею, проверяя, не Гастон ли это наконец.
У дверей остановилась большая наемная карета, за которой следовала вторая, нагруженная дорожными сундуками. С них соскочил Гастон и подбежал к дверце первой кареты. Один из лакеев откинул подножку, дверца распахнулась, и из нее появилась служанка, а следом – миниатюрная дама, укутанная в широкую дорожную накидку. Руперт вытаращил глаза и захохотал.
– Провалиться мне, это же Фанни! Господи, кто бы мог подумать?
Леони бросилась к окну.
– Ну да! Да! Mon Dieu, que c'est amusant! [120] Монсеньор, это леди Фанни!
Его светлость неторопливо направился к двери.
– Я понял, – сказал он безмятежно. —Боюсь, малютка, твоя дуэнья и в самом деле скончалась. – Он открыл дверь. – Итак, Фанни?
Леди Фанни быстро вошла, поцеловала его и сбросила накидку на пол.
– Ах, как я только доехала! Душечка моя, с тобой и правда ничего не случилось? – Она заключила Леони в объятия. – Я сгораю от любопытства-, даю слово! Ах, на тебе муслин, который я прислала! Я знала, что в нем ты будешь бесподобна, но только никогда не завязывай пояс таким узлом, деточка. О, и Руперт тут! Но право же, ты ужасно бледен!
Руперт слегка оттолкнул ее.
– Хватит, Фан, хватит! Какой черт принес тебя сюда?
Леди Фанни сняла перчатки.
– Что .же мне оставалось, когда нервический приступ чуть не убил кузину? – отпарировала она. – И к тому же все это так безумно интересно, что я просто не могла усидеть дома!
Герцог поднял лорнет.
– Дозволено ли мне спросить, известно или нет достойному Эдварду, что ты отправилась к нам? – протянул он.
На щеках миледи заиграли ямочки.
– Мне Эдвард так надоел! – сказала она. – Последнее время он был ужасно несносным. Видно, я его избаловала. Только вообрази, Джастин, он сказал, что я не должна ехать к тебе!
– Ты меня поражаешь! – сказал его светлость. – Однако я замечаю, что ты как будто тут.
– Вот было бы мило, если бы я позволила Эдварду думать, будто он может помыкать мной, как ему заблагорассудится! – вскричала миледи. – О, у нас произошла редкостная сцена. Я оставила ему записку, – добавила она простодушно.
– Что, несомненно, должно его утешить, —учтиво заметил герцог.
– Не думаю, – ответила она, – я думаю, он ужасно рассердится, но я истосковалась по развлечениям, Джастин, а Гастон сказал, что ты направляешься в Париж!
– Не знаю, возьму ли я тебя с собой, Фанни.