Она надула губки.
– О, возьмешь, возьмешь! Я не потерплю, чтобы меня отправили домой! И как же Леони? С кем она будет, если я уеду? Ведь Гарриет слегла, мой милый, и клянется, что больше она не может. – Миледи обернулась к Леони. – Моя прелесть, ты сделала такие успехи! И муслин тебе чрезвычайно к лицу. О, откуда у тебя эти жемчуга?
– Мне их подарил монсеньор, – ответила Леони. – Красивые, n'est-ce pas?
– Я бы дала себе за них выколоть глаза, – призналась миледи и с любопытством взглянула на своего невозмутимого брата. Заколыхав юбками, она опустилась в кресло. – Умоляю, расскажите, что приключилось с вами двумя! Ведь Гарриет так глупа, а к тому же ни о чем, кроме своих нервических припадков, говорить толком не может, а то, чего я от нее все-таки добилась, только разожгло мое любопытство. Право же, оно меня просто убивает.
– Как и нас, – сказал его светлость. – Откуда ты явилась, Фанни, и каким образом тебе довелось поговорить с ней?
– Поговорить с ней?! – вскричала миледи. – Не шути, Джастин! «Моя голова! Моя бедная голова», – стонет она. А потом: «Такая, такая необузданная!» И больше мне ничего не удалось выжать из нее, ни словечка. Еле удержалась, чтобы не встряхнуть ее за плечи как следует, даю слово!
– Чтобы тебя, Фан, повесили за болтовню! – перебил Руперт. – Как ты оказалась в Эйвоне?
– Эйвоне, Руперт? Право же, я там почти год не была, хотя на днях совсем было собралась навестить мою дорогую Дженнифер, но не смогла. Из-за раута леди Фаунтейн. Нельзя же было уехать…
– Дьявол забери леди Фаунтейн! Где кузина?
– Дома, Руперт, где же еще?
– Как! Неужели с Эдвардом?
Фанни энергично закивала.
– Он как раз в настроении для ее общества, – прожурчал герцог.
– Да нет, – задумчиво произнесла Фанни. – Он, конечно, в бешенстве! Так о чем я?
– Пока ни о чем, моя дорогая. Мы, затаив дыхание, ждем.
– Джастин, какой ты несносный! Ах да, Гарриет! Она прибывает в Лондон под опекой Гастона и чуть не испускает дух в моих объятиях. Бормочет какой-то вздор и обливает слезами мое платье из серебряной тафты, а под конец протягивает твое письмо, Джастин. И клянется, что во Францию не поедет, что бы ты ни сделал. Тут я выслушала, как ей становится дурно даже при одном взгляде на море. Ах, уверяю тебя, я с ней совсем измучилась. Стонет только про какое-то похищение, бегство и что шляпу Руперта нашли на Длинном лугу у самой опушки, а какой-то человек явился требовать лошадь, и ты, Джастин, уехал в Саутгемптон. Просто нитки без канвы! И от Гастона я ничего толком не добилась… Право, Джастин, почему ты взял в камердинеры такого болвана? Ну, и все кончилось тем, что я решила поехать, посмотреть сама и понять, что происходит. И не угодно ли – Эдвард говорит, что я не должна ехать! И я подумала: право, до чего мы дошли! И когда он ушел к Уайту… нет, в «Какаовое дерево» – я вспомнила, потому что он должен был там встретиться с сэром Джоном Коттоном, – я приказала Рейчел уложить мне сундуки и отправилась с Гастоном к вам. Me voici [121] , как сказала бы Леони.
– Voyons! – У Леони заискрились глаза. – По-моему, мадам, вы отлично придумали! И вы поедете в Париж? Монсеньор говорит, что я должна буду сделать реверанс высшему свету и ездить на балы. Пожалуйста, поедемте, мадам.
– Конечно, я поеду, любовь моя. Именно об этом я и тосковала. Прелесть моя, на улице Рояль есть модистка… такие обворожительно-модные шляпы! О, я проучу Эдварда!
– Эдвард, – заметил герцог, – несомненно, последует за тобой, жаждя моей крови. Нам следует дождаться его.
– Милый Эдвард! – вздохнула миледи. – Я так надеюсь, что он приедет, ну конечно же он приедет. А теперь, во имя всего святого, рассказывайте! Иначе я умру от любопытства.
И Леони с Рупертом принялись наперебой рассказывать о своих приключениях благодарнейшей слушательнице. Фанни перебивала их уместней-шими восклицаниями, а когда услышала, как Ру-перт чудом избежал смерти, бросилась к нему и обняла прежде, чем он успел уклониться. Под конец же она уставилась в изумлении на его светлость и рассмеялась.
Герцог ответил ей улыбкой.
– Невольно чувствуешь себя пожилой, моя дорогая? Увы!
– Ничего подобного! – Миледи обмахнулась веером. – От скуки я чувствовала себя столетней старухой, но это похищение и погоня – ничего более сумасшедшего я в жизни не слыхивала! – возвращает меня к дням моей юности, ну, право же, Джастин, ты должен был бы разрезать его шпагой на куски, этого негодяя!
– Так думаю и я! – вмешалась Леони. – Я хотела, чтобы он очень пожалел, мадам. Такая дерзость!
– Совершенно с тобой согласна, душенька, но, если ты и правда облила его кофе, бьюсь об заклад, он уже пожалел. Какая ты проказница, деточка! Но даю клятву, я завидую твоей смелости. Сен-Вир? Да, я его хорошо помню. Шевелюра, способная запалить шесть стогов, и препротивнейшие глаза. Но для чего он это сделал, душка?
– Не знаю, – ответила Леони. – А монсеньер не хочет сказать.
–А, так ты знаешь, Джастин? Я могла бы и сама догадаться! Значит, ты ведешь какую-то дьявольскую игру. – Миледи закрыла веер с громким щелчком. – Да, мне пора вмешаться! Я не допущу, чтобы твои сумасшедшие замыслы, Джастин, подвергали опасности милое дитя. Мой ангелочек, я дрожу при одной мысли о том, что могло бы с тобой случиться!
– Твои опасения за безопасность моей воспитанницы, Фанни, очаровательны, но, думается, я сумею ее защитить.
– Еще бы! – сказала Леони. – Разве я не принадлежу ему? – Она положила руку на локоть его светлости, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.
Миледи взглянула на них и прищурилась. На лице Руперта она поймала многозначительную ухмылку и внезапно вскочила, говоря, что ей надо присмотреть, как разместят ее багаж.
– Ей-богу, в гостиницу его не втиснуть! – засмеялся Руперт. – А где ты будешь спать, Фан?
– Пусть хоть на чердаке! – объявила миледи. – Или в конюшне! Что может быть более подобающим в такой истории?
– Мне кажется, нет нужды подвергать тебя такому испытанию, – сказал герцог. – Гастон перенесет мои вещи в комнату Руперта, а ты расположишься в моей.
– Милый, это будет превосходно! Ты не покажешь мне дорогу, Леони? Право же, дитя, ты с каждым днем становишься прелестней! – Она обняла Леони за талию, и они вышли.
– Черт! Хорошенький клубок! – заметил Руперт, едва дверь закрылась за дамами. – Фан в дьявольски хорошем настроении, но – Господи! – неужели она поедет с нами?
– Полагаю, у достойнейшего Эдварда найдется что сказать по этому поводу, – ответил Эйвон.
– Не понимаю, как Фанни могла выбрать такого сухаря и почему ты ей потворствовал! – сказал Руперт.
– Мой милый мальчик, я ей потворствовал потому, что он достаточно сух, чтобы немножко ее отрезвить. И у него есть деньги.