— Да. Не так.
— Вы считаете, что, если бы не мои показания, вывод был бы иным?
— Я думаю, что была возможность установить смерть в результате несчастного случая.
— Не могу с вами согласиться. Насколько я помню показания... Но это мы можем обсудить позднее. Вы считаете, что заключение о смерти в результате несчастного случая было бы правильным?
— Нет. Если под «правильным» вы имеете в виду соответствие фактам, я не думаю, что и его можно было бы считать правильным.
После этого заявления наступила долгая пауза. Маллет хотел что-то сказать, затем, видимо, передумал и наконец проговорил:
— Но вы только что сказали мне, что были бы удовлетворены таким заключением?
— Это не совсем одно и то же.
— Вам нет нужды говорить мне об этом, — с суровой ноткой заявил Маллет. Он прищурился, внимательно глядя на Стефана, затем сказал: — Мистер Диккинсон, я вас совершенно не понимаю. Вы возражаете против вынесенного заключения, потому что считаете его неверным, но вместе с тем готовы принять иное, также неверное. Очевидно, вас совершенно не заботит... абстрактная справедливость, скажем так? И в то же время вы не производите на меня впечатление человека, которого хоть в малейшей степени беспокоила бы мысль о позоре, который падает на семью, член которой покончил с собой. Или я ошибаюсь?
— Нет, — сказал Стефан. — Меня и впрямь не слишком заботит абстракция. Что касается позора, — он усмехнулся при этом воспоминании, — некоторые из моих родственников действительно думают о нем. Лично меня это нисколько не трогает. Но так случилось, что от того, сумею ли я установить, что мой отец не покончил с собой, зависит очень крупная сумма денег.
Инспектор не смог скрыть улыбку:
— И поэтому вы решили, что заключение было ошибочным?
Стефан нахмурился, уловив скрытый упрек.
— Нет! — возразил он. — Я понял, что заключение ошибочное, как только услышал о нем. К такому же выводу пришли бы и вы, если бы знали отца так же хорошо, как и я. Но меня беспокоит не ложность вывода, а его последствия. Вот почему я был бы удовлетворен выводом о смерти в результате несчастного случая. И вот почему, совершенно против моего желания, я вынужден доказывать правду, что по другим причинам гораздо лучше было бы не делать.
Инспектор Маллет пробормотал про себя: «Удивительный эгоизм!» — а потом вслух сказал:
— А что именно вы имеете в виду под правдой, мистер Диккинсон?
— Что мой отец был убит.
Инспектор в задумчивости подергал кончики своих лихо закрученных усов. Если он и был потрясен неожиданным предположением, он не показал вида.
— Убит? — невозмутимо переспросил он. — Вот как! В таком случае не думаете ли вы, что я с самого начала дал вам дельный совет — обратиться с заявлением к соответствующим властям, а именно в полицию графства Маркшир.
— Не знаю, был он дельным или нет, — раздраженно ответил Стефан. — Знаю только, что мне это ничего не даст. Во-первых, в данный момент у меня нет доказательств, которые я мог бы предъявить в Маркшире или в любом другом отделении полиции, и во-вторых, я не стремлюсь доказать, что моего отца убил какой-то конкретный человек. Я только хочу безусловно доказать страховой компании или, если необходимо, суду, что он был кем-то убит.
— Понятно, — проговорил Маллет. — Вы очень ясно изложили свою позицию. Вряд ли вы можете ожидать, чтобы офицер полиции занял такое же... скажем, отстраненное отношение к преступлению, как вы, но я понимаю ваше положение. Как мне представляется, в настоящий момент вашей целью является сбор любых доказательств, которые могли бы подтвердить вашу правоту перед страховой компанией?
— Именно за этим я сюда и пришел.
Маллет нетерпеливо взмахнул рукой.
— Но, дорогой сэр! — сказал он. — Мы вернулись к тому, с чего начали! Как я могу вам помочь? Официально...
— Я здесь совершенно неофициально.
— Тогда хорошо. Неофициально я просто человек, которого попросили дать некоторые показания — по моему убеждению, совершенно правдивые; им жюри поверило и в соответствии с ними и поступило. Если вы затеете дело по вопросу о смерти вашего отца, возможно, меня снова вызовут как свидетеля, и я дам те же самые показания, которые, вероятно, произведут тот же эффект на жюри. Что я могу с этим поделать?
К его удивлению, Стефан беззаботно ответил:
— О, я могу достаточно легко опровергнуть ваши показания!
— В самом деле?!
— Конечно. Я бы и сделал это во время расследования, если бы находился здесь, а не в Швейцарии, в таком месте, где был недоступен ни для писем, ни для газет. В конце концов, к чему все сводится? Вы беседовали с моим отцом накануне его смерти, или скорее, если я правильно уловил суть дела, это он беседовал с вами, а вы просто слушали его и хотели поскорее отделаться от этого старого зануды. Вы нашли его довольно мрачным стариком — а кто на вашем месте воспринял бы его иначе? — бесконечно жалующимся на жизнь вообще и на свою семью в частности. В этом ведь главный смысл ваших показаний, разве не так?
— Да, — признал инспектор. — Но они шли гораздо дальше.
— Наверняка. Вы не входили в подробности, но, думаю, я могу сообщить кое-что из них за вас. Он говорил вам, что сделал ошибку, женившись на женщине намного моложе его, верно? Он сказал, что родился в «Пендлбери-Олд-Холле» и что это значит для него гораздо больше, чем представляет это его семья, потому что это было единственное место за всю его жизнь, где он чувствовал себя счастливым. И наконец, он сказал, что представляет себя улиткой, которая повсюду, куда бы она ни направлялась, оставляет за собой след, и ему крайне интересно, где этот след оборвется.
— Но я не упоминал об этом в своих показаниях! — вскричал Маллет. — Откуда вы знаете, что он говорил мне все это именно в таких выражениях?
— Естественно, именно потому, что он постоянно их употреблял. Вы же не думаете, что я изобрел их для вас? Такое всегда происходит среди домашних. Улитка и ее след на протяжении многих лет были избитой темой в нашей семье. Я даже написал об этом песню. Она начинается приблизительно так:
Как меланхоличная улитка
Воодушевляет своих друзей,
Оглядываясь на свой след
И раздумывая, где он оборвется...
Признаю, что стихи далеко не первоклассные, но они доказывают мою правоту. Коль скоро ваши показания о самоубийстве основываются лишь на разговоре с ним, можете отбросить их.
— Мои показания не ограничивались этим разговором, — подчеркнул Маллет. — Я не думаю, что коронер основывался только на нем, когда делал доклад жюри.
— Разумеется, нет. Прежде всего он исходил из самого глупого доказательства из всех — я не виню его, ведь он не мог этого знать. Это было просто ужасным невезением — чистым совпадением, которого никто не мог предвидеть. Кстати, я полагаю, что мы говорим об одном и том же — я имею в виду запись, цитату или называйте ее как хотите, что была найдена около тела?