«Это не имеет ко мне никакого отношения, — повторял он снова и снова. Абсолютно никакого! Если этой молодой особе хочется разыграть из себя полную дуру, это ее личное дело. И даже если судьбе было угодно позволить ей вторгнуться в мою жизнь, я категорически отказываюсь от роли отца-исповедника!» Вообще-то, вдруг пришло ему в голову, его и не просили быть отцом-исповедником. И менее всего сама мисс Браун. Ей куда нужнее советы мисс Дэнвил — факт, который одновременно и забавлял его, и раздражал. Его она лишь попросила просмотреть присланную ей страховую анкету. Почему бы, — собственно, не сделать это? Компания, похоже, достаточно надежная, так что ему потребуется не более пяти минут, чтобы прочесть это внимательно и заверить ее, что все в полном порядке. Дальнейшее его не касается. Он, образно говоря, умывает руки, мисс Браун застраховывает свою жизнь здравая, между прочим, мысль, разве он сам не говорил ей об этом? — выходит замуж за Филипса и…
И что дальше? Счастливая жизнь до самой смерти? Личная удача секретарши Петигрю, разумеется, совершенно не волновала, но… но вместе с тем он, вопреки собственной воле, подходил к внезапно свалившейся на него проблеме как наездник, которому необходимо заставить свою лошадь преодолеть препятствие. Вопрос заключался не в том, чтобы мисс Браун жила счастливо, а в том, чтобы она вообще продолжала жить! Волна прежних подозрений относительно Филипса снова захлестнула Петигрю. Да, Филипс вдовец, это уже установленный факт, но вдовец какого сорта? Вдовец, который унаследовал от своей покойной жены кое-какую собственность и который, желая снова жениться, находит молоденькую девушку, одинокую, с приданым, и в качестве первого шага предстоящего супружества предлагает ей застраховать жизнь на тысячу фунтов! Ситуация настолько очевидна, что любому человеку, мало-мальски знакомому с современной жизнью, просто бросились бы в глаза возможные последствия такого поступка. Имеет ли моральное право понявший это человек остаться в стороне и ничего не предпринимать?
— Черт побери! — воскликнул Петигрю.
Обстоятельства складывались именно таким образом, какого он инстинктивно стремился избежать. Это совершенно не его дело. Да, он всю свою жизнь помогал другим решать жизненно важные проблемы, но ведь это были люди посторонние, они обращались к нему как к посреднику, судьбами их он занимался в основном в тиши своего кабинета в Темпле, где вопросы жизни и смерти решались в виде тщательно взвешенных юридических формулировок и достаточно сравнимых аналогичных случаев. Его никогда не учили, как повести себя по отношению к женщине, которая, словно слепая, добровольно идет навстречу смертельной опасности. Петигрю, мягко говоря, ничуть не хотелось взваливать на себя столь тяжелое бремя, но и притворяться, что его это не касается, тоже не соответствовало его сложившимся за долгие годы принципам.
Прежде всего он подумал, не поговорить ли обо всем этом с инспектором Маллетом, но затем решил, что на данной стадии развития событий это было бы преждевременно — предъявить полицейскому инспектору из Скотленд-Ярда пока еще было практически нечего. Какое же это преступление — хотеть жениться на женщине, которая намного тебя моложе, и при этом предложить ей застраховать свою жизнь? При чем тут Скотленд-Ярд? Вот если бы в его распоряжении были недвусмысленные доказательства того, что миссис Фи липе умерла, скажем, «не совсем естественной смертью», тогда другое дело. Почему Маллет, который наверняка досконально изучил прошлое всех служащих управления, не упомянул об этом? Само по себе это могло ровно ничего не значить: на скольких женщинах успел жениться известный Джордж Джозеф Смит, прежде чем его начали подозревать по поводу «несчастных случаев» в ванной комнате? Когда начинается серьезное расследование, многое становится проще, и тогда гораздо легче найти причины той или иной внезапной смерти. Если бы ему удалось доказать наличие подозрительного сходства между первым браком Филипса и его намерениями в отношении предполагаемого второго, тогда имело бы прямой смысл обращаться за советом к Маллету.
Несколько минут Петигрю неподвижно сидел, погрузившись в свои мысли, потом схватил ручку и на одном дыхании написал письмо своему жильцу в Темпле.
«Дорогой Билл!
Простите, что снова беспокою вас, но на этот раз дело весьма срочное. Пожалуйста, постарайтесь не задавать никаких вопросов и не сочтите меня круглым идиотом. Просто сделайте то, о чем я вас попрошу. Как можно скорее удостоверьтесь в следующем: (а) какой именно капитал оставила покойная миссис Филипс; (б) являлся ли ее муж единственным благоприобретателем; (в) какая часть наследия была представлена в виде страхового полиса и (г) учтите, это очень важно, — когда данный полис вступил в законную силу и был соответственно реализован? Для меня не имеет ни малейшего значения, как вы все это разузнаете — путем подкупа, шантажируя старика Тиллотсона или обратившись непосредственно в Сомерсет-Хаус {здание, где помещается Управление налоговых сборов}, если там в военное время хранятся завещания, но я должен знать.
Искренне ваш
Фрэнк.
P.S. Это вовсе не шутка!»
Он уже написал адрес и запечатывал письмо, когда в дверь неожиданно просунулась голова мисс Браун.
— Простите, мистер Петигрю, но уже почти половина шестого, — сказала она и добавила, чуть помолчав и, как всегда, застенчиво потупив взор: — Надеюсь, ваши медитации были успешными, сэр?
— На редкость, — мрачно ответил Петигрю.
Ответ на свое письмо Петигрю пришлось ждать не более недели, но она показалась ему бесконечной. И хотя здравый смысл говорил, что до тех пор, пока мисс Браун не застрахует свою жизнь и не выйдет замуж за Филипса, ей нечего бояться, Петигрю, сам не зная почему, испытывал глубочайшее беспокойство. Не склонный к проявлению своих чувств на людях, он пришел в ужас, услышав как-то вечером в клубе негромкую реплику Рикеби: «Похоже, наш старикан начинает не на шутку ревновать!», что могло означать только одно его беспокойство было замечено и неверно истолковано. Столь нелепое и не менее чудовищное предположение заставило его два вечера подряд убегать в «Бойцовый петух» и, не встречая там Маллета, пить куда больше пива, чем требовалось.
Что касается страховки, Петигрю нашел самый простой способ затянуть время: сказал мисс Браун, что предлагаемые условия страхования вполне приемлемы и разумны, но прежде, чем принимать решение, имело бы прямой смысл сравнить их с условиями других известных компаний. Мисс Браун согласилась с его советом и обещала как можно быстрее сделать все необходимое. Таким образом, на какое-то время проблема отложилась на неопределенное будущее.
И хотя Петигрю испытывал чувство удовлетворения оттого, что ему, по крайней мере, удалось вставить противнику палки в колеса, но противник этого вроде не замечал: Филипс оставался таким же вежливым и дружелюбным, как и раньше, при этом не пытаясь нарушить должную дистанцию между простым помощником адвоката и известным юристом. В то же время он никак не проявлял своих намерений. Во всяком случае, ни Петигрю, ни кому-либо еще он никогда не упоминал имени мисс Браун. Равно как и ни разу не коснулся вопроса о страховке. Та же невозмутимость, которая позволяла ему ухаживать за своей избранницей в столь неудобных для этого условиях, то есть на работе и практически в рабочее время, видимо, давала ему возможность оставаться безразличным к любым, самым мрачным подозрениям со стороны окружающих. «И тем не менее, — размышлял Петигрю, — ему наверняка известно о том, что мисс Браун советовалась со мной насчет страхования жизни, и он легко догадается о моей возможной и вполне предсказуемой реакции. Неужели он считает меня полным дураком?» Тут он вспомнил, что в глубине души почти каждого убийцы неизбежно таится тщеславие, которое ослепляет его, делает менее восприимчивым к риску и нередко приводит к провалу и гибели — пусть даже после совершения преступления. Мысли о приятном, по-своему милом и исключительно дружелюбном мистере Филипсе не только не давали Петигрю покоя, но и здорово портили ему настроение.