— Я не ошибусь, сказав, что вы были в дружеских с ней отношениях?
— М-да, пожалуй, я не прочь это признать. Дружеских, несомненно. Да. — Остаток виски исчез одним глотком. — Нет ведь ничего дурного в дружбе с женщиной, я так полагаю? — сказал он тоном, воинственным в начале, но упавшим до слабого протеста под конец фразы.
— Я слышал предположение — дескать, вы подумывали на ней жениться, — продолжал Тримбл.
— Э? — изумленно переспросил Уэндон. — Кто это сказал?
— Боюсь, я не вправе выдать источник моих сведений, сэр. Вопрос в том, верны они или нет. — И, помедлив, Тримбл добавил: — Мне очень жаль, что приходится вот так вмешиваться в вашу личную жизнь, но вы должны понять, что в расследованиях такого рода...
— А, ладно, все в порядке. Могу поговорить и об этом. Только не возьму в толк, откуда такие сплетни. Я ни одной живой душе про это не говорил. Ни одной... Даже ей самой.
— Вы не предлагали ей руку и сердце?
— Нет, у меня проскочила мимоходом такая мыслишка, вот и все. Потом я понял, что так не годится, и передумал. Она все равно бы мне отказала. В конце-то концов, кто бы согласился?
Стало ясно, что в свое время Уэндон распрощался с возможностью женитьбы на миссис Порфир с тем же капризным смирением, с каким только что отказался от идеи починить вольер для кур.
— Понимаю, — поддержал его Тримбл. — Так вот, учитывая то, как близко вы знали миссис Порфир, вы были в какой-либо мере осведомлены о ее личных делах?
— Она ни слова мне о них не говорила, — с нажимом сказал Уэндон.
— Вам, без сомнения, известно, что в деревне ходили слухи о ее богатстве?
— Я к деревенским не отношусь, — отрезал он.
— На деле, сэр, она была исключительно богата.
Впервые с начала разговора Уэндон посмотрел суперинтенданту прямо в лицо. Он смотрел долго и молча. А когда он открыл рот, то произнес лишь «О!» голосом, начисто лишенным всяческого выражения.
— Это явилось для вас сюрпризом, сэр?
— Абсолютным... Я думал, она на мели. Я даже предлагал ей продать кое-что из вещей, чтобы выручить немного денег... У нее было кое-что довольно приличное, знаете ли. Но она отказалась. Сказала, что все принадлежало ее мужу, а я решил, что бедняжка просто сентиментальничает. Я понятия не имел... Вы уже выяснили, кто получит ее деньги?
— Нет, сэр. Но со временем обязательно узнаем.
— Ах, но очевидно... разумеется, узнаете. Просто интересно...
— А теперь, сэр, — продолжал суперинтендант, — я хотел бы спросить вас, когда вы видели миссис Порфир в последний раз. По имеющимся сведениям, вы привезли ее в четверг к дому миссис Рэнсом.
— Верно. Петтигрю спросил, не подброшу ли я ее, и я подбросил. Просто по доброте, вот и все. То есть я ничего не подстраивал, ничего подобного. Все случилось само собой, по предложению Петтигрю. Я все равно туда ехал, и все совпало. Спросите Петтигрю, он вам расскажет — это была его идея, никак не моя.
— Я уже говорил с мистером Петтигрю, и он подтверждает ваши слова.
— Вот видите. Просто мне не хотелось, чтобы из-за того, что я ее подвез, вы подумали, что это из-за меня она туда поехала. Совсем не из-за меня. Это было чистой воды совпадение.
— Вы вполне ясно дали понять свою позицию, сэр.
— Хорошо.
— После того как отвезли миссис Порфир в «Альпы», вы снова поехали вниз?
— Верно.
— Один?
— Совершенно.
— Я не вполне понимаю, почему вы не отвезли ее вниз, раз уж привезли наверх.
Уэндон сильно покраснел.
— Этот чертов чистоплюй из «Альп» имел наглость пригласить ее на чай, а меня оставить за дверью... Вот почему, — сказал он. — Господь милостивый! — добавил он. — Мне только сейчас пришло в голову! Если бы она не пошла в дом, ей не пришлось бы спускаться с холма и она осталась бы жива. Вот ведь как выходит, а?
— По словам молодого мистера Рэнсома, вы собирались подождать снаружи возвращения его матери. Дождались?
— Нет, если уж на то пошло, не дождался. Я вскоре почувствовал себя довольно глупо — сижу под дверью как шофер, пока знать кушает себе в салоне. Я не сноб, сэр, Бог свидетель, мне снобизм не по карману, но есть же границы, верно?
— Понимаю. Вы пока не сказали, мистер Уэндон, почему вообще поехали в «Альпы»?
— К свинине это отношения не имеет, — тут же возразил Уэндон.
— Давайте по возможности не вмешивать сюда свинину.
— Ну ладно. Просто пустяковина с десятком яиц, если хотите знать.
— Вы хотели продать миссис Уэндон яйца?
— Верно. Когда я решил ее больше не ждать, пошел к черному ходу и оставил их кухарке-иностранке. А после убрался.
— Поехали прямо домой?
— Да.
— Вы уверены, что по дороге не останавливались?
— Останавливался по дороге? — повторил Уэндон. — Кажется, нет... Хотя погодите-ка. Останавливался. У меня ручной тормоз заедает, и я съехал на стоянку у дороги, чтобы им заняться.
— Как по-вашему, сколько это заняло?
— Не могу точно сказать. Четверть часа... двадцать минут... Может, больше. Механик из меня скверный.
— Полагаю, в это время вы на часы не смотрели?
— Нет, не смотрел. На самом деле у меня в настоящий момент нет часов. Пришлось на днях заложить, если вам уж так надо знать. А это важно?
— В какой-то мере да. Мы пытаемся установить точное время, когда миссис Порфир пришла на место, где встретила свою смерть. Один из способов туда попасть — тропинка, которая ведет от автостоянки...
— Эй! — Мистер Уэндон даже привстал. — К чему вы клоните?
— Только к одному... Если вы были там в означенное время, вполне вероятно, что вы видели или слышали то, что было бы нам полезно.
— А, если это! — Уэндон снова обмяк на стуле. — Когда это произошло, можете сказать?
— Вреда не будет... Десять минут шестого.
— Тогда мне придется отсчитывать назад. Давайте посмотрим... Я сидел тут, слушал шестичасовые новости. До того покормил кур и запер... Скажем, десять минут. Приготовил и выпил чай. Двадцать минут. Получается, половина шестого, так? Ах да, забыл... Феба поймала крысу в сарае возле свинарника, и я добрых четверть часа потратил, пытаясь сообразить, где у нее лаз. Четверть шестого. Накинем еще минимум десять минут на спуск с холма. На второй передаче из-за тормозов, сами понимаете... Значит, я уехал в пять минут шестого самое позднее.
— Прекрасно. Предположим пока, что вы уехали в пять минут шестого. По пути вниз вы кого-нибудь встретили?
— Не могу сказать. Никого запоминающегося.