«А может, Ореста тоже? — мелькнуло в голове капитана. — Приехала сюда не отдыхать, а работать на панели?»
Последние годы девицы, которых в милицейских протоколах стыдливо именовали «лицами с пониженной социальной ответственностью», стали форменным бедствием в городе. Они слетались в Южноморск из Москвы, Ленинграда и других городов, как вороньё на свалку. По вечерам возле гостиниц вызывающе одетые кокотки нахально приставали к мужчинам. Особенно подвергались нашествию интуристовские заведения. Пробавлялись там так называемые «путаны», проститутки, продававшие себя иностранцам и берущие плату за торговлю своим телом валютой и заграничными шмотками.
Этот позор и бедствие давно уже не были ни для кого секретом, но замалчивание продолжалось. Работники гостиниц стонали от непотребства куртизанок, просили срочно принять меры, но что могли сделать работники правопорядка? Официально в стране проституции не существовало. А раз так, то и не было соответствующей статьи в законе, которая предусматривала бы наказание за торговлю телом. Если и задерживали этих девиц, то лишь в связи с каким-нибудь другим правонарушением — кражей у клиента, валютными махинациями, дебоширством и так далее.
Короче, как со страусом: спрятал голову в песок — и вроде нет на горизонте опасности. А то, что опасность существовала, Виктор Павлович отлично знал. Он особенно, потому что у него росла дочь. Частенько он думал, когда же наконец вещи будут названы своими именами, когда кончится страусовая политика и с такими социально и нравственно опасными явлениями будет вестись настоящая борьба? Правда, совсем недавно кто-то из москвичей уверял, что скоро будет установлена административная ответственность за проституцию. Но поможет ли десятирублевый штраф, если она за ночь имеет тысячу?
Что касается жены капитана, то она давно уже предлагала уехать из Южноморска.
— Я же в органах, — говорил ей Виктор Павлович. — Где прикажут, там и служу.
— А что увидит тут наша дочь, когда вырастет? — вопрошала жена.
Она, конечно, сгущала краски, но Жура самого тревожило, как скажется на дочери жизнь в городе-курорте. В последнее время он серьёзно подумывал: а не подать ли рапорт начальству с просьбой перевести его в другое место.
Они подошли к детскому саду. Капитан переодел дочурку, поцеловал и сдал её воспитательнице.
До работы было несколько минут хода.
В управлении Жур сразу отправился к начальнику уголовного розыска, даже не зайдя к себе. Кирилл Александрович Саблин сидел в своём кабинете мрачный. Одна щека у него была в два раза толще другой — флюс. Майор часто страдал зубной болью, и его сослуживцев удивляло, почему Саблин не избавится от этого мучения кардинальным способом. Но дело в том, что Кирилл Александрович, человек бесспорно смелый и отважный, не раз смотревший смерти в глаза, который мог не задумываясь вступить в схватку с преступником, вооружённым пистолетом, кастетом или финкой, при одном только упоминании о зубном враче бледнел и дрейфил, как малое дитя.
Так и продолжалось: Саблин время от времени «полнел» на одну щеку, пригоршнями глотал болеутоляющие таблетки, но идти к стоматологу упорно отказывался.
— Ну, что дала вчера очная ставка? — еле шевеля губами, спросил майор после взаимного приветствия.
Жур доложил. И только он закончил, как раздался телефонный звонок. Начальник уголовного розыска снял трубку. Это был дежурный по горуправлению майор Вдовенко.
— Кирилл Александрович, — сообщил он, — представляешь, в море на удочку поймали сотенную купюру…
— Вдовенко, — поморщился Саблин, которому не то что говорить, дышать было больно, — кончай шуточки.
— И не одну, — продолжал дежурный.
Но начальник угрозыска с треском швырнул трубку на рычаг: ему было не до розыгрыша. Однако телефон тут же зазвонил снова.
— Ты чего трубку бросаешь? — спросил Вдовенко как ни в чем не бывало.
— Нашёл время хохмить, — проворчал Саблин. — Зуб… Хоть на стенку лезь!
— Вырви его к чёртовой матери! — посоветовал дежурный. — И слушай: тут у меня писатель-фантаст Зайковский из Москвы, он и обнаружил те самые деньги.
— Серьёзно, значит, — скорее утвердительно, чем вопросительно, произнёс Саблин.
— На полном серьёзе! — подтвердил Вдовенко.
— Где это случилось?
— Возле Верблюда, — пояснил дежурный. — Там, где речушка впадает в море.
— Знаю, знаю, — сказал Саблин. — Чернушка.
Верблюдом южноморцы называли гору километрах в десяти от города. Она напоминала своими очертаниями «корабль пустыни». Но вот почему речку окрестили Чернушкой, непонятно: вода в ней всегда отличалась прозрачностью и чистотой и была такой холодной, аж зубы ломило.
— Надо срочно разобраться, что это за деньги, чьи, как попали в море,
— продолжал Вдовенко. — Кого пошлёшь?
Саблин посмотрел на сидящего перед ним капитана и, долго не раздумывая, ответил:
— Жура.
— Жду, — сказал дежурный и положил трубку.
— Ну и чудеса творятся на свете, — протянул начальник угрозыска.
Передав Журу то, что сообщил Вдовенко, Саблин приказал ему поехать с московским писателем на Чернушку.
— А может, это из области фантастики? — с улыбкой спросил капитан.
— Вот на месте и выяснишь, — сказал Кирилл Александрович, приложив, как младенец, ладошку к раздувшейся щеке.
В кабинете Вдовенко Журу представили писателя. Марату Спиридоновичу Зайковскому было за пятьдесят. Он был в потёртых джинсах, ковбойке, на груди болтался полевой бинокль. Зайковский держал в руках две удочки, которые не знал куда девать. Старший оперуполномоченный обратил внимание на очки писателя в массивной тёмной оправе, с толстыми линзами, делающими глаза выпуклыми и большими.
Тут же находились две незнакомые капитану женщины. Как выяснилось — понятые. За столом дежурного сидел лейтенант из научно-технического отдела и рассматривал несколько мокрых сотенных билетов государственного банка.
— Настоящие? — поинтересовался Жур, поняв, что речь шла именно об этих купюрах.
— Посмотрим, — уклончиво ответил эксперт НТО. — Проведём исследование.
— Виктор Павлович, — поторопил Жура Вдовенко, — машина уже у подъезда. Если нужна будет помощь, звони.
— Хорошо, — кивнул капитан.
Как только он, Зайковский и женщины-понятые сели в милицейский «рафик», машина стремительно сорвалась с места.
— Ну, Марат Спиридонович, я вас слушаю, — сказал Жур.
Зайковский был под сильным впечатлением случившегося, речь его была взволнованной и эмоциональной. Писатель рассказал, что приехал в Южноморск три дня назад, остановился в Доме творчества литераторов, который находился в чудном тихом ущелье за городом. Он убежал из суматошной Москвы, чтобы закончить очередной роман (фантастический, разумеется). По словам писателя, лучшей обстановки для творчества, чем Южноморск, для него не существует. А самые плодотворные идеи рождаются, когда он сидит с удочкой на море. Вот и сегодня, взяв рано утром лодку у приятеля из местных, Зайковский расположился в своём излюбленном месте — рядом с устьем Чернушки. Берег тут всегда пустынный, никто не мешает вдохновению.