— Как? — удивился Чикуров. — Вы же только что говорили, что не навещали его здесь давно.
— А мы встретились в центре, — пояснил Митрошин. — Он неожиданно позвонил мне и сказал, что хочет встретиться. По делу. Договорились в обеденный перерыв в ресторане «Националь», что внизу… — Геолог замялся, немного помолчал, но все же сообщил: — Он сделал мне несколько странное предложение.
— Какое?
— Спросил, не куплю ли я у него машину. Его «Волгу». Она прошла тысяч пятнадцать, для «Волги» это совсем ничего. Я говорю: Валерий Платонович, милый, зачем мне «Волга», сами ведь знаете, что я привёз из Африки иномарку. У меня «фольксваген»… Два года под палящим солнцем Сахары! Хрячил на него!.. Тогда Скворцов-Шанявский говорит: мол, может быть, предложите кому-нибудь из знакомых? Я обещал поспрашивать. Позвонил ему на следующий день, а он сказал, что уже нашёл покупателя. Да, ещё он предложил купить у него японскую видеосистему «Джи-ви-си». Запрашивал недорого, всего шесть тысяч, хотя она тянет на все десять!
— Вы согласились?
— У меня есть. «Грюндиг». Привёз вместе с «фольксвагеном».
— Какого числа состоялась ваша встреча?
Митрошин наморщил лоб, пошевелил губами, посчитал что-то на пальцах:
— Двадцать восьмого октября.
Напоследок Чикуров прошёлся с хозяином по квартире. Догадка следователя оказалась верной: обстановка принадлежала Митрошину. И все было на месте.
— Только вот эта штукенция, — показал на непонятную для Игоря Андреевича аппаратуру в кабинете Митрошин. — Она не моя. Я купил бы её у Валерия Платоновича не глядя! За любую сумму!
— Что это? — спросил Чикуров, которого ещё при первом осмотре заинтересовал непонятный аппарат.
— Персональный компьютер! — с восхищением произнёс Митрошин. — Модификация последнего поколения ЭВМ! Между прочим, я тогда, в «Национале», заикнулся, не уступит ли он её? Но Валерий Платонович замахал руками что твоя мельница! Говорит: никогда в жизни, это же мой хлеб!
Следователь на всякий случай спросил, знакома ли Митрошину фамилия Иркабаев?
— Нет, не знакома, — не задумываясь ответил геолог. — Я вообще никого не знаю из окружения Скворцова-Шанявского…
После того как хозяин квартиры ознакомился с протоколом допроса и подписал его, Чикуров сказал, что, возможно, Митрошин ещё понадобится следователю.
— А если кто-нибудь будет интересоваться Скворцовым-Шанявским, будьте добры, позвоните мне, — попросил Игорь Андреевич и написал на бумажке свой служебный телефон.
— Конечно, конечно, — закивал геолог, пряча листок в записную книжку.
Он покинул свою квартиру вместе со следователем и работниками милиции, словно боясь оставаться там один.
Митрошин укатил на белом «фольксвагене». Работники РУВД предложили Чикурову подбросить его куда надо, но он решил после смрадного помещения пройтись по свежему воздуху.
Уже смеркалось. Окна домов засветились жидким жёлтым светом. Игорь Андреевич неторопливо шагал по тротуару, думая свою думу.
Чуть больше шестидесяти… Редко кто в таком возрасте кончает жизнь самоубийством. Если, конечно, это самоубийство…
Правда, есть предсмертная записка, но Чикурову уже встречалось в следственной практике, когда таким письмом пытались прикрыть убийство.
«Предположим, что профессор сам наложил на себя руки, — анализировал увиденное в квартире Митрошина Игорь Андреевич. — Что толкнуло его на столь отчаянный шаг?.. Любовная драма?.. Страх перед каким-то возмездием? Неизлечимая болезнь? Приступ депрессии?»
«У меня два пути, — вспомнил Чикуров последнее послание покойного. — Первый — смерть. Второй — тоже смерть и истязания. Я выбираю первый…»
Кому послание? Что имел в виду Скворцов-Шанявский под словом «истязания»? В переносном или же буквальном смысле? И кто мучил его?
Тут же мысль следователя перескочила на другое: кто будет хоронить профессора? Никто из его родных и близких Чикурову известен пока не был. Может, выяснить у Жоголя?
Игорь Андреевич уже подошёл к метро, зашёл в будку телефона-автомата, позвонил Жоголю. Ответа не последовало. Тогда Чикуров набрал другой номер — Иркабаева. Трубку взяла женщина.
— Общежитие… Вам кого?
— Будьте добры, позовите Иркабаева.
— Подождите…
Ждать пришлось минуты три, не меньше. Наконец молодой нетерпеливый голос произнёс:
— Анвар, ты, что ли?
— Нет, — сказал Игорь Андреевич и представился, кто он.
Услышав слово «следователь», Иркабаев заволновался, спросил, зачем он понадобился. Чикуров сказал, что хотел бы побеседовать о Скворцове-Шанявском.
— Мне тоже очень хотелось бы поговорить об этом… этом!.. — голос молодого человека задрожал от негодования, он так и не окончил фразу.
— Давайте увидимся, — предложил следователь. — Когда вы можете?
— Да хоть сейчас!
Встречаться в общежитии Игорь Андреевич не решился: могут пойти нежелательные для Иркабаева слухи, а кто он и что, Чикуров пока не имел представления.
Договорились, что тот приедет через час в Прокуратуру республики. Сам следователь успел добраться до своего кабинета, выписать пропуск, и вскоре к нему уже постучали.
Иркабаеву было двадцать шесть лет. Родом из Узбекистана. Учится в аспирантуре. Высокий, стройный, он походил на певца из популярного ансамбля «Ялла». Наверное, из-за усов и чёрных, чуть вьющихся волос.
Только Игорь Андреевич заполнил бланк протокола допроса свидетеля, и тут же Ахрор Мансурович (так звали молодого человека) пошёл в наступление.
— Ваш Скворцов-Шанявский — тёмная личность! — метал громы и молнии Иркабаев. — Такие кричат о перестройке, выдают себя за борцов с неправдой, а сами что ни на есть махровые преступники!
Чикуров с трудом прервал его возмущённую тираду.
— Давайте, Ахрор Мансурович, поспокойнее и по порядку, — попросил следователь. — Откуда вы знаете Валерия Платоновича, зачем были у него тринадцатого ноября и оставили записку с просьбой, чтобы он вам позвонил?
— Да я, честно говоря, его не знаю. Видел всего-то один раз мельком, когда провожал папу в Трускавец.
И он поведал следователю, как весной его отец, Мансур Ниязович, отправился лечить свои больные почки на этот знаменитый курорт в Прикарпатье, попал в одно купе со Скворцовым-Шанявским. По словам аспиранта, Иркабаев-старший подружился с профессором.
— Батя у меня божий одуванчик! — горячо продолжал Иркабаев-младший. — Так обжёгся в жизни, а все равно остался идеалистом! Верит в честность и бескорыстие. Нет, Игорь Андреевич, вы не подумайте, что говорю я так потому, что являюсь его сыном. Об этом говорит вся его жизнь.
И Ахрор Мансурович подробно рассказал историю отца, и рассказ этот был горек и печален.