И чтобы окончательно разрядить обстановку, Юрий Васильевич взял с подоконника чайник, налил две чашки, одну из которых предложил следователю, вторую поставил перед собой. Отхлебнув глоток напитка, к которому он был неравнодушен, директор решил посвятить гостя в те страсти, которые разгорелись в районе вчера, после двухнедельной нервотрёпки ревизоров.
— Игорь Андреевич, вы можете себе представить нищего миллионера?
Следователь пожал плечами.
— Звучит парадоксально. Так вот, таким миллионером является наш совхоз… Да, да, это так. На счёту в банке миллионы дохода, а живём без дорог, без квартир, без техники… Побывайте в школе — стыдно, в больнице — позор. А ведь учатся дети наших рабочих, лечатся наши люди. Если же они начинают уезжать в город — мы почему-то удивляемся. Когда я приехал сюда и увидел все это, за голову схватился, хотел бежать. И наверное, сбежал бы, если бы не Саяпин. Вы его не знаете?
— Откуда?
— Я вас познакомлю. Интереснейший человек. Был кучером, стал кандидатом наук. Правда, уже в возрасте, но его энергии могут позавидовать двадцатилетние. И идей в голове — на десять докторских хватило бы. В институте Саяпину отдел предлагали, а он сюда. Говорит, в институтских и управленческих кабинетах кислорода маловато, вот он и соблазнился сибирскими просторами. Забросал меня предложениями. Одно грандиознее другого. Если телемосты нужны, чтобы связать между собой континенты, то простые деревянные мосты через реки и речушки нужны для связи между сёлами, районами. А дороги? Как же можно без них! Вот и пригласили мы кооператив дорожников. У них свой асфальт, машины. Вкалывают как звери. А раз хорошо работают, должны и хорошо получать. Так? Так.
А вы знаете, какой хай поднял Кошкин, когда узнал, что председатель того самого дорожного кооператива зарабатывает в месяц полторы тысячи рублей — в пять раз больше, чем он, председатель районного комитета народного контроля? А я возьми и брякни: мол, президент США в год получает двести тысяч долларов, а есть главы фирм, которым платят по миллиону. И ничего, президент терпит. Придётся и товарищу Кошкину смириться.
— Ну и как, смирился? — усмехнулся Чикуров.
— Он не из тех, кого можно убедить. На следующий день прислал к нам бригаду ревизоров. Вот тут-то я и понял, чего стоит наша самостоятельность. Вы были в нашем детском саду?
— Нет.
— А в школе?
— Тоже. Я ведь здесь впервые.
— Жаль. Но завтра я вам их покажу специально. Можете себе представить: совхоз-миллионер, на счёту уйма денег, а ходим и голым задом светим. Вот и решили капитально отремонтировать детский сад. Нужны ванны, раковины, другие сантехнические изделия. Все это есть в магазине, а купить их по безналичному расчёту нам не разрешают инструкции.
Захотели оборудовать кабинет биологии в школе, в котором, как понимаете, заинтересован и совхоз. Опять нужны наличные. И опять упёрлось в инструкции. Нужен аппарат для физиотерапевтического кабинета в участковой больнице — снова тупик. Вот тут осенило Григория Петровича: открыть в Новосибирске, Томске и Барнауле наши фирменные магазины. Убить таким образом сразу двух зайцев: сможем подороже продать — и наличные деньги появятся. Открыли. Кое-что удалось приобрести для совхоза, школы, больницы. И тут как тут Кошкин со своими ревизорами. Конечно, умный, понимающий ревизор, обнаружив такое отступление от застойной инструкции, постарается «не заметить» его или, в крайнем случае, для формы пожурит «нарушителя», и все. А вот Кошкин встал на дыбы. Я ему про перестройку, про хозяйственную самостоятельность, про риск руководителя… А он знаете, что мне заявил?
— Интересно?
— Говорит: мы здесь живём по местному времени, а не по московскому.
— Как это понимать?
— Очень просто. Кошкин решил не только свою власть употребить. Кстати сказать, мне и Саяпину сделали начеты по два оклада, хотя я всего-то тут без году неделю работаю, а Григорий Петрович и того меньше. Но Кошкину начета показалось маловато. Вот он и призвал прокуратуру на помощь. Потому я и решил, что вы по мою душу приехали.
— Нет-нет, — поторопился Чикуров отмежеваться от тех администраторов, которым так не хотелось расставаться с престижными, привычными и удобными для них методами руководства. Чикурову хотелось посочувствовать сидевшему перед ним человеку и даже пообещать своё содействие, но он решил воздержаться: ведь он выслушал только одну сторону, а она может быть пристрастна, необъективна, а, во-вторых, ни Вострякова, ни тем более Саяпина он не знал, а поддаваться первым эмоциям — не в его привычке.
На просьбу Чикурова помочь с жильём директор совхоза сказал:
— Гостиницы у нас, увы, пока нет. Могу предложить свои холостяцкие апартаменты.
Чикуров заколебался: страсть как не любил останавливаться на квартире у родственников или друзей, а тем паче у незнакомых да ещё конфликтующих.
— Но предупреждаю, — продолжал Востряков, — обстановки никакой. Не успел обзавестись, да и дома я лишь ночую. Согласны?
— Идёт, — кивнул следователь, понимая, что выбирать не приходится.
Юрий Васильевич засобирался домой.
— Прихватим ещё одного моего постояльца, — сказал он.
Постояльцем оказался Григорий Петрович Саяпин.
Жил Востряков совсем рядом, в обыкновенной деревянной избе, разделённой на три комнаты. В той, что отвели Чикурову, действительно были лишь раскладушка и стул. А на стене висело старое ружьишко. Как выяснилось, саяпинское.
— Как бы мне связаться с участковым инспектором? — спросил следователь у хозяина.
Тот выглянул в окно.
— Темно у лейтенанта, — сообщил он. — Вообще его уже второй день не видно, наверное, уехал по своим делам.
— А звать как? — поинтересовался Чикуров.
— Яков Гордеевич Черемных. Кстати, такой же холостяк, как и я. Квартирует в пристройке к зданию дирекции. А вот Григорий Петрович, — директор взглянул на Саяпина и тепло улыбнулся, — страдает за идею. Ведь в отличие от нас у него есть и жена, и дети, и внуки даже, а он махнул сюда.
— Ничего, построим жильё, рассосётся очередь, и я привезу сюда все семейство. Уверен — не пожалеют.
— А сам? Не жалеешь? Особенно после вчерашней встречи с Кошкиным? — спросил Востряков весьма серьёзно.
— Дорогой Юрий Васильевич! Если мы будем пасовать перед каждым бюрократом, то ни тебе, ни мне не следовало бы заваривать всю эту кашу. Будут ситуации и посложней, чем нынешняя. Обязательно будут. И не только у нас… Но если мы отступим, другие отступят… Тогда что? Опять рутина? Опять застой? Нет, я готов воевать за перестройку до последнего патрона.
Юрий Васильевич растопил печь — за день дом изрядно выхолодило. Зашумел, загудел огонь в топке, потянуло теплом.
— Разносолов, увы, предложить не могу, — сказал хозяин, собирая на стол. — Как говорится, чем богаты…