— Вообще-то я пиво не пью…
— Короче, если набить такой стандартный ящик сторублевками, будет пятьсот тысяч. Иркабаев усмехнулся. — Пятьдесят тысяч больше или меньше — не имело значения.
— Ну и ну! — покрутил головой ошарашенный профессор.
— Для меня моя борьба кончилась печально. Тёмную устроили. Ночью, в переулке… Очнулся в больнице.
— Неужто? — заохал Валерий Платонович. — Ну и порядочки! Хоть знаете, кто?
— Откуда! Милиция не нашла… Но это, оказывается, было предупреждением, — рассказывал дальше Иркабаев. — Зульфия приходила в больницу, плакала. Подумай, говорит, о детях, обо мне… А я и отвечаю: вот именно о детях я и думаю! Как им жить? Кем они вырастут? Бессовестными хапугами, с какими столкнулся я, или честными трудягами? Но разве женщине докажешь? — Он улыбнулся. — Нет, женщин мы любим, но только за красоту, за нежность. Однако советоваться лучше с мужчиной… Выписался я из больницы, пошёл к другу. Очень честный человек. Работал начальником управления в облисполкоме и, представьте себе, сам отказался от поста! Говорит, хочу спать спокойно… Всю ночь мы говорили. Друг рассказал, как его тоже хотели втянуть во всякие тёмные дела. В области, говорит, справедливости не добьёшься. Утром я сел на поезд и махнул в Ташкент. Решил пойти прямо к товарищу Рашидову.
— Нашли к кому, — с усмешкой заметил профессор. — Ну и как, дошли до Рашидова?
— Какое там! — протянул с кривой гримасой Иркабаев. — На первой же остановке сняли с поезда, защёлкнули наручники — и в изолятор временного содержания.
Скворцов-Шанявский, уже подготовленный к самым невероятным поворотам в печальной исповеди Иркабаева, и тот поразился.
— Ну, знаете! Прямо не верится, что в наше время такой произвол! И за что, по какому праву?
— Не волнуйтесь, повод нашли! Целое дело состряпали… Приговор я опротестовал, однако жалобу во всех инстанциях отклонили. Но я не сдался и в колонии. Писал, требовал пересмотра дела. Зульфия тоже молодец, не сидела сложа руки, дошла до заместителя Генерального прокурора. Тот принёс протест, приговор отменили, а дело направили на новое расследование. В это время как раз произошли большие перемены. В республике и во всей стране… Моё дело попало к очень хорошему следователю, справедливому и дотошному. Разобрался всесторонне. Дело прекратили. С меня сняли все обвинения, восстановили в партии.
— Ну, а те, кто вас травил, упёк в колонию?
— Председателя колхоза арестовали. Между прочим, в компании со многими бывшими ответственными работниками области. Секретарь обкома тоже привлечён… Но пока по-настоящему наказаны лишь мелкие сошки — главный бухгалтер колхоза, следователь, который вёл моё дело. Они сидят. Кое-кто вообще отделался лёгким испугом. А нужно вырывать с корнем всю сорную траву! — темпераментно размахивал руками Мансур Ниязович. Конечно, сделано многое, но до полного порядка ещё далеко.
— Да-да, нужны более решительные действия. А у нас все ещё некоторые действуют по принципу: на комара — с дубиной, на волка — с иголкой, на льва
— с гребешком…
Слова профессора так понравились Иркабаеву, что он аж хлопнул себя по коленям. Потом решительно поднялся.
— Ладно, посидели, поговорили, гулять ещё надо…
Было видно, что горькие воспоминания разбередили ему душу, всколыхнули старые обиды, о которых он очень не хотел бы вспоминать. Однако Валерия Платоновича интересовали подробности, касающиеся того, как наводится порядок у них в районе, в частности, в торговле овощами и фруктами, много ли людей привлечено к уголовной ответственности, которые были замешаны в спекуляции и хищениях.
— Взялись крепко, — ответил Мансур Ниязович. — Но ещё, как я уже говорил, пахать и пахать.
Перед ними замаячило крытое сооружение с надписью «Юбилейный».
— Зайдём? — предложил Иркабаев.
— Что это?
— Базар. Зелени хочу купить.
— То, что нужно! — обрадовался Валерий Платонович. — У меня как раз яблоки кончились.
— А я к ним как-то равнодушен, — признался Иркабаев.
— И зря! Честное слово! Казалось бы, старый, как мир, расхожий продукт, а в нем все время открывают новые поразительные качества! Просто необыкновенные!
Мансур Ниязович вдруг хитро улыбнулся.
— Значит, Ева, давая Адаму яблоко в раю, хотела не соблазнить его, а просто заботилась о его здоровье?
— В любом случае она знала, что делала! — рассмеялся профессор.
Прилавки были ещё по-весеннему небогаты. Ранняя зелень, прошлогодние соленья, зимние яблоки. Иркабаев купил кинзу, укроп, петрушку. Валерий Платонович остановил свой выбор на желтоватой, словно лучившейся изнутри, семиренке. Он тут же принялся за самое большое яблоко.
— В них, наверное, и витаминов-то уже не осталось, — заметил Мансур Ниязович. — Всю зиму пролежали…
— Пускай, — жуя, ответил профессор. — Главное — пектины.
Иркабаев приценился к помидорам. Цена повергла его в смятение — десять рублей за килограмм.
— У вас небось куда дешевле, — сказал Скворцов-Шанявский.
— Пять рублей.
— Не может быть! — не поверил профессор.
— Первые! Это осенью, когда самый урожай, их девать некуда! Горы гниют! Тракторами запахиваем в землю… Транспорта вывозить не хватает.
— А у нас в Москве — очереди! Неужели нельзя наладить хотя бы консервирование? Соки делать, томат-пасту. Это же дефицит.
— Да мы могли бы завалить всю Российскую Федерацию пастой! Не хватает производственных мощностей и перерабатывающей техники. Шлем заявки — все впустую.
— Погодите, я, кажется, смогу вам помочь, — сказал профессор.
— Нет, вы серьёзно? — даже приостановился Иркабаев.
— Ну конечно! Представляете, был я перед отъездом сюда в одной из областей Нечерноземья. В командировке. На базе РАПО стоят ящики. Спрашиваю: что? Да вот, говорят, прислали импортное оборудование для производства томата-пасты, а на кой ляд оно нам?
— Это же надо! — возмутился Иркабаев. — А мы задыхаемся!
— Хотите, я устрою его вам? — предложил профессор.
— Век буду благодарен! — схватил профессора за рукав Мансур Ниязович.
— Что нужно?
— Официальное письмо. Я скажу, кому и куда.
— Сделаем, сделаем!
— Ну, и вам надо бы не остаться в долгу перед товарищами, кто отправит оборудование.
— В каком смысле? — насторожился Иркабаев.
— Пару вагонов арбузов, дынь, винограда…
— Ради бога! Скажите только куда!
Профессор пообещал в ближайшую встречу сообщить координаты — записная книжка была в санатории.
Иркабаев заботливо поинтересовался, не устал ли его спутник.