— Неужто я похож на старую развалину? — деланно обиделся Валерий Платонович.
— По сравнению с Беном Сальмином Мували вы совсем ребёнок, — заметил с улыбкой Мансур Ниязович.
— С кем? — переспросил профессор.
— Жителем султаната Оман — Мували, — пояснил Иркабаев. — Как пишут в газете, ему недавно исполнилось сто пятьдесят лет. Очень бодрый старик.
— Какая уж бодрость в такие годы, — усмехнулся Скворцов-Шанявский. — Никаких удовольствий от жизни.
— Вовсе нет. Этот старец ещё — ого-го! И мясо ест, и мёд… Даже мечтает жениться. В четвёртый, между прочим, раз.
— Вот даёт! — покачал головой Валерий Платонович.
— А вы говорите! Да на вас все время дамочки заглядываются, — продолжал подначивать приятеля Мансур Ниязович.
— А что? Мы ещё можем!
Скворцов-Шанявский приосанился, подтянулся. И без того хорошее настроение посветлело ещё больше, словно солнце засверкало ярче, а люди вокруг стали приветливее и милее. Особенно — прекрасный пол.
«Господи, сколько вокруг прелестных женщин! — подумал профессор. — Нет, надо встряхнуться, окунуться в розовый туман!..»
Валерий Платонович тихонько засмеялся. Увидев удивлённое лицо Иркабаева, он спохватился, откашлялся и сказал, поводя вокруг себя рукой:
— Красотища какая!
— О, это старинный парк! — подхватил Иркабаев. — Деревьям по сто и более лет!
Они шли под сенью развесистых крон, уходящих высоко в небо. Гомонили тысячи птиц, от их возни ветви и листья ходили ходуном.
Наблюдая за женщинами, профессор заметил странную вещь — многие из них были с зонтиками. И это в ясную погоду, да ещё в тени! Он поделился наблюдением с Иркабаевым. Тот не успел ответить — мимо них спешила молодая женщина в белом платье и тюбетейке, из-под которой падали на плечи две толстые иссиня-чёрные косы.
— Ранохон! — окликнул её Иркабаев. — Земляков не узнаешь, да? Нехорошо, дочка…
Та, извинившись по-русски, о чем-то сердито заговорила по-узбекски, прижимая правую руку с платочком к плечу.
Когда она отошла от них, Мансур Ниязович покачал головой:
— Вот вам и птички! Платье бедняжке испортили. Первый раз надела, говорит…
Скворцов-Шанявский невольно посмотрел наверх, на шумный базар пернатых.
— Теперь понимаете, зачем зонтики? — спросил Иркабаев.
— В таком случае, — прибавил шагу профессор, — подальше от этой красоты!
Он боялся за свой светло-кремовый костюм, очень молодивший его, как считал Валерий Платонович.
Они подошли к его санаторию.
— Жаль расставаться, — профессор протянул руку своему новому приятелю.
— Но, увы, режим.
— Да и мне надо спешить, — кивнул Мансур Ниязович, — озокерит ждёт… До завтра, значит?
— До завтра. У бювета.
На этом распрощались.
В свои шестьдесят два года Валерий Платонович не утратил вкуса к женскому полу. Определён был круг женщин, с которыми он заводил романы. Что касается образования — лучше не выше среднего. От интеллектуалок он буквально шарахался. Волевых и очень уж целеустремлённых вежливо обходил. Особенно преданных боялся.
С мягким характером, умеренным темпераментом, не слишком принципиальные, желательно сентиментальные — вот его идеал.
По способу ухаживания Валерий Платонович относил себя к категории вольных художников. Ему нравились импровизации, порыв. Добавленные к его респектабельности, светским манерам и общей солидности, включая материальную, они всегда давали великолепный эффект. Неудачи сводились к минимуму.
Однако в Трускавце дело с налаживанием сердечных контактов имело свои трудности. Право же, мысли о том, что у намеченной избранницы камни в печени или панкреатит, не способствовали любовному настрою. О чем шептаться в нежном экстазе? О пользе «Нафтуси», об эффективности озокерита или доморощенных способах избавления от камней в желчевыводящих путях?
Профессор, болезненно относящийся к своей хворобе, инстинктивно стремился к здоровому молодому телу. Поэтому на женщин из своего санатория он смотрел чисто платонически. Не бежал общения, но планов никаких не строил. Да и встречая других курортниц, тоже не забывал, зачем они в Трускавце, заранее ставя на них крест как на объекте ухаживания.
Конечно, была другая возможность — познакомиться с кем-нибудь из местных. Но как к ним подступишься? Не подойдёшь ведь просто так на улице. Случайных знакомств Скворцов-Шанявский не признавал.
Вот почему он, гуляя по городу, внимательно всматривался в лица молоденьких женщин, пытаясь узнать ту случайную знакомую, с которой судьба свела его в новогоднюю ночь в Средневолжске.
В который раз Валерий Платонович ругал себя за то, что не взял у неё адрес. Хотя бы узнать фамилию — в паспортном столе разыскать было бы пара пустяков.
Правда, координаты Орыси были известны Эрику Бухарцеву, шофёру Скворцова-Шанявского, теперь уже бывшему. С ним они расстались месяца два назад, и Эрнст уехал куда-то из Москвы.
Признаться честно, хотя профессор знал, что Орыся разведёнка, на неё у него видов не было. Но ведь у неё есть знакомые, приятельницы и подруги. А в каждой клумбе всегда отыщется цветочек, ароматом которого захочется насладиться.
Однако сколько Валерий Платонович ни фланировал по улицам Трускавца, казалось, не было улочки, уголка, куда бы он не заглянул (и не один раз), — Орысю пока нигде не встретил.
Неизменным спутником профессора являлся Иркабаев. Они встречались каждый день и сошлись весьма близко. Ко всему прочему, Мансур Ниязович был хорошим гидом по городу.
Они частенько наведывались на рынок. Иркабаев недоумевал: бушует май, весна глядит на лето, а цены на зелень почти не снижались.
— Жена пишет, у нас такая же история! — возмущался Мансур Ниязович. — Что делается с базаром, а? Как бороться с рвачами? Это же форменный грабёж!
— Цены зависят от предложения и спроса. Пока мы не наводним рынки овощами, фруктами, зеленью и другой продукцией, диктовать цены будет частник. Ситуацию можно изменить только изобилием в госторговле и кооперации. Остальное — чистый волюнтаризм! Призывы, как и ограничения, — не выход!
— У узбеков есть хорошая пословица: сколько ни говори халва, во рту слаще не станет… А мы пока в основном болтаем, — заключил Мансур Ниязович сердито.
На рынок они продолжали ходить, хулили цены и все равно покупали то, в чем не хотели себе отказывать.
Однажды Иркабаев предложил:
— Валерий Платонович, а не побродить ли нам по лесопарку?
— Охотно, — согласился Скворцов-Шанявский.
Было воскресенье, свободный от процедур день.
От центра города пришлось идти минут двадцать. По пути купили в кондитерском магазине сладостей. Конфеты и печенье предназначались для медведей и диких кабанов. Кстати, кабаны гуляли в лесопарке, где хотели.