– Ну, если ты его любишь, то я удивлен, – вмешался Эндрю. – Я его терпеть не могу. И не сверкай на меня глазами, Лавви, – мне наплевать.
Лавиния открыла рот, готовясь ему ответить, но Ричард поспешно вмешался. Их ссоры он бы не вынес. Никогда он не мог взять в толк, как это Лавиния опускается до перепалок с озорным юнцом, который откровенно ее дразнит.
Он увлек обоих в дом, чувствуя себя нянькой при двух капризных ребятишках.
На следующий день леди Лавиния уделила своему туалету внимания больше, чем обычно, и чуть не свела с ума горничную вспышками гнева и нетерпеливыми, противоречивыми приказами. Ее приготовления заняли столько времени, что она только-только вышла из будуара, когда доложили о его милости герцоге Эндоверском. Она не успела ответить лакею, что примет его, – тот едва закончил доклад, а герцог уже кланялся в дверях, не сомневаясь во встрече.
Он был удивительно похож на сестру, и в то же время удивительно непохож. Те же скулы и тонкие аристократические ноздри, но его тонкогубый рот и зеленые глаза под тяжелыми веками были совсем другие. Брови его милости приподымались к вискам, а проницательные и яркие глаза были прикрыты полуопущенными темными ресницами. Он не пудрил черных волос и они, вместе с его обычными черно-серебряными нарядами, сильно подчеркивали естественную бледность лица. Так что на фоне закрывшейся белой двери сейчас стояла в высшей степени впечатляющая фигура.
Лавиния радостно двинулась к нему, колыхая жемчужно-серой парчой.
– Ах, Трейси, – проворковала она, протягивая ему обе руки.
Его милость прошел в комнату и низко склонился к ее ручкам.
– Я счастлив застать тебя дома, Лавиния, – сказал он, и в его мелодичном голосе прозвучали саркастические нотки. – Как видишь, я ехал верхом. – Он указал на свои сапоги с грозными шпорами. – Несомненно, Эндрю забыл передать тебе мое письмо?
– Нет, – ответила она, кладя руку ему на рукав. – Все-таки вспомнил, и… ах, Трейси, я была так рада его получить!
– Поистине, я польщен, – ответил он. – Я пришел по достаточно важному делу.
– О! – она разочарованно отдернула свою руку. – Деньги!
– Ты неподражаема, дорогая. Можно ли столь вульгарно?! Деньги! Не присядешь ли?
Она в отчаянии опустилась на кушетку и смотрела, как он устраивается в кресле напротив.
– Твой благороднейший господин и супруг недавно одолжил мне пустяковую сумму, – ну очень пустяковую. А мне, как всегда, нужны деньги. И тут еще этому юному повесе Эндрю понадобилось влезть в долги.
Ее милость удивленно раскрыла глаза.
– Уж не хочешь ли ты сказать мне, что деньги Ричарда тебе нужны, чтобы оплатить долги Эндрю? – с явным недоверием спросила она.
– Нет. Разве такое возможно? Я это вспомнил просто к слову.
– Ну, и вообще Эндрю только вчера взял у бедненького Дикки взаймы три тысячи. Я знаю, потому что слышала, как они об этом говорили.
Его милость раздраженно поднял черные брови.
– Как некстати! И как это в духе Эндрю! Так значит, «бедненького Дика» уже ободрали?
– Не говори так, Трейси! – вскрикнула она. – Дикки ко мне добр! – И она бесстрашно встретила его пронзительный взгляд.
– А вот это уже интересно, – протянул герцог. – С каких это пор ты пришла к такому выводу? И с чего вдруг такая преданность?
– Я всегда была ему предана, Трейси! Ты же знаешь! Я ему досаждаю – и, право, он очень терпелив.
– До чего ж мило с его стороны!
– Нет, не ехидничай, Трейси! Он обещал отвезти меня в Лондон на всю зиму…
Его милость снова откинулся в кресле.
– Теперь понимаю, – флегматично проговорил он. – А то ведь я совсем потерялся.
– Дело не в том, Трейси. Я понимаю, как он ко мне добр. А мы снова поссорились. Мы все время ссоримся, и я знаю, что сама виновата.
– До чего же приятно это сознавать!
– Нет-нет! Это совсем не приятно, Трейси! Но я не могу изменить свой характер, хоть и хочу быть терпеливой и милой. Трейси, я ненавижу Уинчем!
– Ненавидишь Уинчем? А я еще помню время…
– Знаю, знаю! Но я никогда не хотела здесь жить вот так! Я хочу в Лондон!
– Ты, кажется, говорила, что вы едете?
– Да, я еду! Но я хочу поехать с кем-то веселым, а не… не…
– Короче, хочется развлечься – и не с милым Ричардом? Ну, могу понять, что жизнь с ним может не вдохновлять. Он надежен, моя милая, но неинтересен.
– Я знала, что ты поймешь! Видишь ли, он не любит, чтобы я играла в карты, потому что я не могу остановиться! И он не понимает, что меня совершенно не интересует то, что он называет «домашней жизнью», когда есть рауты и азартные игры, и настоящая жизнь! Он… он такой степенный, Трейси, и осторожный!
– Для мужа это хорошие качества, Лавиния, – цинично отозвался его светлость. – Я холост, поскольку лишен их.
Тут ее губы презрительно изогнулись: она знала своего брата.
– Нет, Трейси, не поэтому! Это потому, что ты – дьявол. Ни одна женщина за тебя не выйдет!
– Это любопытно, милая, – промурлыкал ее брат. – Но, умоляю, попытайся быть пооригинальней. Продолжи свой анализ идеального характера Ричарда.
– Просто мы такие разные, – вздохнула она. – Я всегда хочу все делать быстро. Если я что-то придумала, я хочу это сейчас же, прямо сейчас же! Ты поймешь, Трейси! А он любит подождать, и все обдумать, и… ах, это так скучно, и я злюсь и веду себя как истеричная буржуазка! – Она стремительно встала, сжимая свои нервные ручки. – Когда он говорит со мной мягким, рассудительным тоном, мне визжать хочется, Трейси! Как ты думаешь, я сумасшедшая? – И она резко рассмеялась.
– Нет, – ответил он, – но ты – Бельмануар, а это почти то же самое. Может и жаль, что ты вышла за Ричарда. Но ведь остаются еще его деньги…
– Не остаются! – резко крикнула она.
– Нет? Что ты хочешь сказать?
– Трейси, я хотела об этом поговорить! Ты думаешь, милорд оставил деньги Дику?
– Конечно. И он должен быть сказочно богат.
– Нет!
– Но, милая моя девочка, доходы с поместий должны быть просто чудовищными. Он ведь получил землю?
– Нет! Нет! Он не получил земли! Ох, я вне себя, когда думаю об этом! Он заставил милорда оставить все Джону. А сам получил только долю младшего сына!
– Я по-прежнему не понимаю. Ты говорила, что граф все оставил Ричарду.
– Он изменил завещание, Трейси!
– Он. Изменил. Свое. Завещание! Значит, милочка, ты очень плохо распорядилась своими возможностями.