– Вы так считаете, сударыня? – это было все, что он смог ответить.
– Считаю, что да, сэр. И, знаете что… не сочтите за дерзость… Сэр Энтони ваш брат?
Внезапность этого нападения, заставила Карстерза растеряться. Он побелел.
– Сударыня!
– Пожалуйста, сэр, не бойтесь моего, как говорится, женского языка. Я не скажу лишнего. Уверяю вас, когда я увидела вас тогда на балу, я была поражена этим сходством и спросила своего спутника, мистера Станли, кто вы. Он сказал ваше имя и еще много чего наговорил, но я тогда не очень стремилась слушать.
– Чего еще ждать от Уилла Станли! – воскликнул Ричард, в душе проклиная добродушного спутника.
– Среди прочего он рассказал мне о вашем старшем брате… который… который… в общем, он рассказал мне всю историю. Конечно, я сразу подумала о моем бедном сэре Энтони, несмотря на то, что он выглядит моложе вас. Я права?
Ричард поднялся и, отойдя к окну, встал спиной к ней.
– Да!
– Я была в этом уверена, – кивнула она. – Значит поэтому он не хотел говорить об Англии! Бедный мальчик!
Душу Ричарда эта жалость обожгла, как раскаленным железом.
– Значит, он всегда будет изгоем, – продолжала она, – одиноким, несчастливым, без друзей…
– Нет! – вскричал он, оборачиваясь. – Бога ради, нет, сударыня!
– Разве когда-нибудь общество… жестокое, непримиримое общество… примет его?
– Настанет день… общество примет… примет его снова, миссис Фаншо. Вы увидите.
– Я мечтаю об этом дне, – вздохнула она. – Как хотелось бы мне, чтобы в моей власти было помочь ему… хоть частично вернуть свой долг.
При этих словах он поднял голову.
– Мой брат, сударыня, я уверен, считает это не долгом, а честью, – гордо ответил он.
– Да, – улыбнулась она. – Вы очень похожи с ним, а когда так говорите, то я просто вижу его перед собой.
– Он стоит тысячу таких, как я, миссис Фаншо! – пылко проговорил он и замолчал, упершись взглядом в стол.
– А как его зовут? – мягко спросила она.
– Джон Энтони Сент-Эрвин Дилэни Карстерз, – произнес он, – граф Уинчем.
– Так что Энтони было настоящим именем! Я так рада, потому что для меня он навсегда останется Энтони.
Наступило долгое молчание, наконец прерванное леди.
– Боюсь, я заставила вас загрустить, мистер Карстерз. Вы выпьете со мной чашку чая до того, как уйдете? И мы больше не будем об этом говорить.
– Вы очень добры, сударыня. Поверьте, я очень вам благодарен за все, что вы рассказали. Прошу вас, не разрешите ли снова посетить вас в недалеком будущем?
– Я буду польщена, сэр. Для моих друзей я почти всегда дома.
Вскоре после этого в комнату вошла ее сестра, и доверительный разговор закончился.
Ночью Карстерз долго лежал без сна, слушая, как бьют часы и кричат совы в сквере под окнами. Слова вдовы глубоко проникли в его наболевшее сознание, и он не мог заснуть от мысли о Джоне, «одиноком, несчастном, без друзей»… Время от времени перед ним вставал мучительный вопрос: Джон или Лавиния?.. Он задумался, где теперь его брат, бродит ли он до сих пор по Южной Англии грабителем на дорогах. Никто никогда не узнает, как страшился Ричард всякой поимки военными такого сорта людей. Каждый раз он ждал, что среди них окажется Джон. Он так часто посещал Ньюгет, что друзья начали над ним подшучивать, утверждая, что у него любовь к ужасам, как у Селвина.
Он мог уговаривать себя, что все зависит от самого Джона, все в его руках: если он захочет вернуться в общество, то так и сделает. Но в глубине души понимал, что эти уговоры недостойны даже такого низкого человека, как он сам. Затем его мысли вернулись к Лавинии, которая попеременно то очаровывала его, то приводила в раздражение. Всего неделю тому назад она бросила ему открытый вызов из-за дружбы своей с Лавлейсом, но разве потом она не извинилась и не отстранила капитана ради него? Она была столь прелестно шкодлива, столь по-детски неразумна. Эгоистична? Да, пожалуй, что так, но ведь он любил ее! Любил так сильно, что с радостью умер бы за нее. Но все-таки Джон… Джон был его братом… обожаемым старшим братом и, предпочитая Лавинию, он вредил брату, поступал с ним несправедливо. Если бы только Лавиния согласилась, чтобы правда была рассказана! Он снова и снова возвращался к этому: если она согласится. А она не согласится никогда. Она настаивала, что он женился на ней обманом и теперь не имел права подставлять ее под бесчестье. Она была права, он это знал, но хотел, чтобы хоть раз она была не такой эгоистичной.
Так он мучился всю ночь, метался по широкой постели, но тяжесть на душе и томительная боль в сердце не покидала его.
С рассветом он заснул и спал, покуда ему не принесли шоколад. Он горько подумал, что по крайней мере Джона не мучает совесть, и он не засыпает с головой, полной противоречивых доводов, а просыпаясь, не обнаруживает, что решение дальше от него, чем когда-либо. В этот день голова Ричарда болела невыносимо, и какое-то время он оставался в постели, разглядывая серое утро за окнами. Что-то бесконечно угнетающее было в этой картине, и, не в силах больше выносить ее, он наконец поднялся и позволил камердинеру одеть себя. К тому времени, как он посетил жену и выслушал ее восторженный рассказ о вчерашнем рауте, голова немного прошла.
Выйдя в сквер, он подозвал портшез и велел отнести себя к «Уайтсу», где намеревался написать два письма. Как-то получилось, что сегодня Уинчем Хаус был пронзительно полон воспоминаний о Джоне, и он был рад из него уйти.
В это утро «Уайте» был переполнен, и шум болезненно отзывался в его голосе. С разных сторон мужчины приветствовали его, предлагали пари, кто-то пытался рассказать ему новейший скандал… Они не оставляли его в покое, и наконец его напряженные нервы не выдержали. Покинув и этот дом, он направился дальше по улице в другой клуб, «Какао-дерево», надеясь найти его не таким переполненным. Там тоже оказалось многолюднее, чем он ожидал, но многие пришли, как и он, написать письма и побыть в тишине. Игра почти не начиналась.
Едва ли не целый час Ричард упорно писал, а затем запечатал последнее письмо и собрался было уходить. Приклеивая облатку, он услышал за спиной какое-то движение и восклицания.
– Откуда, черт побери, ты явился?
– Господи, я век тебя не видел!
– Боже, это же О'Хара!
В ответ прозвучал мягкий ирландский голос, и Ричард повернулся в кресле, чтобы увидеть всех. В центре маленькой группы увлеченно приветствовавших его членов клуба стоял Майлз О'Хара и объяснял свой приезд.
– Разумеется, я был в городе по делу и подумал, что раз уж я здесь, то должен зайти в этот клуб и повидать вас всех, потому что не часто выпадает мне шанс…
Ричард поднялся, собирая свои письма и разглядывая этого человека, бывшего лучшим другом Джека. Он шагнул к нему, и в этот момент О'Хара обернулся и посмотрел в его сторону. Ричард хотел приветствовать его и вдруг заметил, как у того изменилось выражение лица. Добродушная веселость погасла в глазах ирландца, они стали жесткими и презрительными. Уголки улыбчивого рта надменно опустились. Карстерз застыл на месте, опершись рукой на спинку стула и не отрывая глаз от лица О'Хары. Он читал в них весь жгучий гнев и укор, который Майлз стремился ему показать.