Фаустина. Вы еврей?
Матиас Махис. То есть в каком смысле?
Фаустина. Какая ваша религия?
Матиас Махис. Я ростовщик и католик, сеньора...
Фаустина. Очень жаль.
Матиас Махис. Сеньора, вам угодно, чтобы я был...
Фаустина. Да, в когтях у инквизиции.
Матиас Махис. А зачем?
Фаустина, Чтобы быть уверенной в вашей преданности.
Матиас Махис. У меня в сундуке спрятано много чужих тайн, сеньора.
Фаустина. Если бы ваше богатство было в моих руках...
Матиас Махис. Вы бы владели моей душой.
Фаустина (в сторону). Его надо приманить выгодой, это ясно. (Громко.) Вы предоставляете...
Матиас Махис. Под залог, из пяти процентов.
Фаустина. Да нет, не то. Слушайте, вы предоставляете ваше имя в распоряжение сеньора Авалороса.
Матиас Махис. Я знаю сеньора Авалороса, банкира. Мы с ним ведем кое-какие дела, но у него слишком громкое имя на бирже и слишком большой кредит на всем Средиземном море, чтобы ему мог понадобиться такой бедняк, как Матиас Махис.
Фаустина. Ты не станешь болтать, ростовщик. Если я решу действовать от твоего имени в одном крупном деле...
Матиас Махис. Контрабанда?
Фаустина. Не все ли равно? Что будет гарантией полной твоей преданности?
Матиас Махис. Ожидаемый барыш.
Фаустина (в сторону). Отличная борзая! (Громко.) Ну, так идемте, я вам доверю секрет, от которого зависит человеческая жизнь, ибо вам будет отдан на растерзание великий человек.
Матиас Махис. Мой мелкий промысел питается великими страстями: знатная женщина, знатный барыш.
Сцена представляет внутренность конюшни. Под крышей сеновал. Вдоль стен — колеса, трубы, шпили, длинный медный дымоход, большой котел. Налево от зрителя — резной столб с изображением мадонны. Направо — стол, на столе бумаги, математические приборы. На стене, возле стола, — черная доска, испещренная чертежами. На столе — лампа. Рядом с доской — полка, на ней связки лука, кувшин и каравай хлеба. Направо от зрителя — ворота, налево — дверь, ведущая в поле. У подножия статуи мадонны — охапка соломы, заменяющая ложе. При поднятии занавеса на сцене ночь.
Фонтанарес и Кинола.
Фонтанарес в черной одежде, стянутой кожаным поясом, работает за столом. Кинола проверяет части машины.
Кинола. Да ведь и я, сеньор, любил в свое время! Но только, когда я понял, что такое женщина, я потихоньку откланялся. Хороший обед и бутылка вина — никогда нам не изменят, и от них жиреешь. (Глядит на Фонтанареса.) Он и не слышит. Надо отдать выковать эти три части. (Отворяет дверь.) Эй, Мониподио!
Те же и Мониподио.
Кинола. Вот, мы получили три последних части. Возьми образцы да сделай каждой по паре, на всякий случай.
Мониподио делает знак за кулису. Входят двое людей.
Мониподио. Забирайте, ребята, только без шуму, и скройтесь, как тени; это хуже, чем кража. (Киноле.) Просто надрываешься на работе.
Кинола. Они ни о чем не догадываются?
Мониподио. Никто на свете не догадывается. Каждую штуку закутывают, как драгоценность, и кладут в погреб. Только вот надобно тридцать эскудо.
Кинола. О, боже мой!
Мониподио. Тридцать таких молодцов пьют и едят за все шестьдесят.
Кинола. Торговый дом «Кинола и компания» прогорел, меня разыскивают.
Мониподио. Опротестовали векселя?
Кинола. Вот дурак! Хуже, — скоро засадят! Но я достал у старьевщика кое-какое платьишко, которое мне поможет уберечь Кинолу от любых ищеек, пока я не расплачусь.
Мониподио. Расплатишься?.. Вот еще глупости!
Кинола. Да. У меня про черный день припасено сокровище. Облачись-ка еще разок в монашескую рясу и ступай к Лотундиасу, поговори с дуэньей.
Мониподио, Увы! Лопес уже столько раз возвращался из Алжира, что наша дуэнья начинает остывать.
Кинола. Пустяки! Требуется только передать это письмо сеньорите Марии Лотундиас. (Отдает письмо.) Это — чудо красноречия, вдохновленное тем, что вдохновляет все великие творения: мы уже десять дней сидим на хлебе и воде!
Мониподио. А мы? По-твоему, мы жареных фазанов кушаем? Если бы наша братия могла, она бы давно сбежала.
Кинола. Лишь бы любовь оплатила мой вексель, а там мы управимся...
Мониподио уходит.
Кинола и Фонтанарес.
Кинола (натирая ломоть хлеба луком). Говорят, вот так питались рабочие, которые строили египетские пирамиды, но и у них, наверно, была приправа, которая поддерживает нас: вера. (Запивает водой.) Разве вы не голодны, сеньор? Смотрите, как бы машина не расшаталась.
Фонтанарес. Мне осталось решить одну, последнюю задачу.
Кинола (у которого, когда он ставит кувшин на место, рвется рукав). А мне придется решить задачу... как восстановить неразрывность моего рукава. Честное слово, от этого ремесла мои отрепья стали уже чересчур алгебраичны.
Фонтанарес. Милый ты человек! Всегда весел, даже в самой тяжкой беде.
Кинола. Санго де ми, сеньор, удача любит веселых людей почти так же, как веселые люди любят удачу.
Те же и Матиас Махис.
Кинола. О, вот и наш ломбардец! Он разглядывает наши приборы, как будто они уже его законная собственность.
Матиас Махис. Покорнейший ваш слуга, дорогой сеньор Фонтанарес.
Кинола. Всегда как мрамор: холодный, жесткий и скользкий.
Фонтанарес. Приветствую вас, господин Махис (Отрезает себе ломоть хлеба.)
Матиас Махис. Вы великий человек, и я желаю вам всякого добра.
Фонтанарес. И поэтому вы мне причиняете всякое зло?
Матиас Махис. Вы со мной резки, это нехорошо. Вы не знаете, что во мне — два человека.
Фонтанарес. Я никогда не видал второго.
Матиас Махис. У меня есть сердце, вне деловых отношений.