Джинни взяла меня за руку и задумчиво произнесла:
— Не надо бить его, Джефф. Это все равно что подраться с кулем муки. Скажи мне, Мэтт, как ты находишь клиентов?
Мэтт не ответил. Он тупо поглядел на нас, потом сел в кресло и внезапно стал рыдать.
— Не обращайте внимания, — судорожно бормотал он. — Это у меня плохо получается. У меня вообще ничего не получается. И похоже, теперь настанет мой черед. Я только что говорил с Твиллсом. Он сообщил мне, что в маминых гренках был мышьяк. Если бы она съела их все… Ну, перестаньте на меня так смотреть! — сварливо воскликнул он. — Я тут ни при чем.
— Ладно-ладно, — смущенно забормотала Джинни. — Мужайся, Мэтт. Мы к тебе хорошо относимся. — Она встала и неловко похлопала его по спине. Я испугался, что и она сейчас разрыдается — ее глаза предательски заблестели. Теперь мне стало совершенно понятно, в каком страхе и нервном напряжении жили обитатели этого дома.
— Вы знаете, что мне сказал Твиллс? — осведомился Мэтт. Он снова пришел в себя, но глаза его сверкали. — Он сказал: «Ну, теперь-то я тут главный, и ваши жизни зависят от меня». Потом он показал мне пробирку, в которой была какая-то молочного цвета жидкость, и сказал: «Это мышьяк. Более того, я знаю, кто его положил в еду». Тьфу, черт… Джефф, разберись с этим, а? Забудь, что я тебе наговорил. Боюсь, эта маленькая очкастая крыса думает, что это сделал я. И он еще добавил: «Я знаю, кто подложил гио… — не помню, как там он называется, — в сифон с содовой».
Твиллс, стало быть, тоже заподозрил сифон. Дело принимало серьезный оборот.
— Ладно, — сказал я Мэтту. — Джинни начала мне рассказывать о том, что происходило в вашем доме…
— В общем-то ничего такого особенного не происходило, — сказала Джинни. — С тех пор, однако, все изменилось. Папа стал запираться в библиотеке наедине с бутылкой. Мы только слышали, как он расхаживал взад-вперед, а мама начала впадать в приступы меланхолии. Я надеялась, что рано или поздно все образуется. Но впервые я почувствовала, что все непоправимо катится к худшему, через пару месяцев. Как-то вечером я сидела с одним молодым человеком… не важно, как его зовут… на веранде в укромном углу, как раз под окном библиотеки. Вон там. — Она показала рукой на три окна, что выходили на гору. — Мы сидели на качелях, курили. Стояло лето. Окно было открыто, но жалюзи опущены. Отец был в библиотеке и, похоже, услышал нас. Внезапно он выскочил на веранду с перекошенным лицом. Он прорычал: «Сейчас же вынь изо рта сигарету! Ведешь себя как вульгарная девка!» Затем он напустился на Дела, который сидел, обняв меня за плечи. Кончилось тем, что он велел мне идти в дом, и там я получила от него первую лекцию. Он расхаживал по библиотеке, нахмурившись, и выговаривал мне: я вела себя слишком вольно. Я делала все, что моей душе было угодно. Я не уважала ни родителей, ни Господа Бога. Слишком вольное поведение и погубило моего братца Тома. Это и меня до добра не доведет — эти поздние приходы домой и отсутствие сведений, где и с кем я была.
Это было только началом. Затем он устроил страшный скандал Клариссе, когда она отправилась на танцы и вернулась домой, слегка пошатываясь. Той осенью он ушел в отставку. По его словам, чтобы писать книгу и приглядывать за нами. К маме обращаться за помощью было бесполезно. Она собрала все вещи Тома: книги, фотографии и даже одежду, — перенесла их к себе в комнату и не позволяла никому трогать.
— Но послушай, — сердито вставил Мэтт, выпячивая подбородок, — ты рисуешь его каким-то тираном и деспотом. Но это не так, Джефф. Она просто на него обижена.
— Может быть, он и не был тираном, — пожала плечами Джинни и мрачно добавила: — По крайней мере по его собственным представлениям о жизни. Но тебе до этого никогда не было дела, Мэтт. Ты всегда оставался маленьким светловолосым пай-мальчиком. Ты всегда правильно одевался, ходил в правильную школу. Ты хорошо играл в гольф — настолько хорошо, чтобы тебя считали удачливым бизнесменом. Художник, написавший портрет твоей души, назвал бы свою картину «Толпа».
— Говори-говори, — отозвался Мэтт, — но я-то по крайней мере нормальный человек, а не придурок, как Том или тот осел англичанин, по которому ты так сходила с ума.
— Перестань сейчас же! — крикнула Джинни и, стиснув ладони, встала и подошла к окну.
Мэтту это доставило большое удовольствие. Он обратился ко мне:
— Этого парня звали Росситер. Его выгоняли со всех работ. Кончил тем, что работал в «Саммите» мальчиком на побегушках.
— Он уехал. Все уезжают! — крикнула Джинни, оборачиваясь к нам от окна. Губы ее дрожали. — Все вырастают. Кроме меня.
— Тебя никто силком не держит, — напомнил Мэтт. — Можешь повторить опыт Тома, если очень хочется.
Джинни посмотрела на камин, на потолок, на стену, словно искала выход. Ее раскрасневшееся лицо вдруг сделалось цинично-усталым.
— Да уж, надо честно признать: я из рода Куэйлов. Стало быть, я такая же бесхребетная. — Она стиснула рукой спинку кресла и прикрыла глаза. — Я не ухожу из этого дома, потому что не смею. Я боюсь вступить в сражение за свои права. Мое дело сидеть и помалкивать. Мы все останемся здесь, пока папа…
— Не будет отравлен, так? — осведомился Мэтт.
Я почувствовал, ощутил физически ненависть, возникшую между ними. Но в этот момент от двери раздался голос:
— Что тут у вас творится?
В голосе было недовольство и манерная медлительность. Так разговаривают красавицы, прелести которых в последнее время окружающие перестали ценить в полной мере. В дверном проеме стояла Кларисса Куэйл. Она держалась рукой за дверную ручку, голова ее была слегка запрокинута, а брови чуть приподняты. Это было Появление, и для вящего эффекта не хватало только боя часов, возвещавших полночь. Это все могло бы показаться комичным, если бы дело не приняло столь драматический оборот, и если бы она не сохранила остатки былого обаяния. Темные волосы с пробором посредине образовывали над ушами подобие блестящих колес. Высокие скулы. Голубые глаза Мадонны. Под подбородком виднелась пухлая складка. Голова, чуть откинутая назад, четко вырисовывалась на фоне мехового белого воротника.
Лет двенадцать назад я вспоминал о ней, когда читал романы об искательницах приключений. Возможно, она тоже видела себя такой вот искательницей. Я мысленно освобождал ее из плена у титулованных злодеев. Но теперь она выглядела как недовольная оперная примадонна. Странно…
— Что, в конце концов, тут происходит? — повторила она. — Скажите мне!
Она томным жестом стала снимать длинные белые перчатки. Какое-то темное предчувствие подсказало мне, что Кларисса явно принадлежит к литературному кружку и вернулась с их собрания. Ее блестящие равнодушные глаза оглядывали собравшихся в библиотеке. В ней было нечто от судьи.
— Послушай, Кларисса, — начал Мэтт, но замолчал, облизывая пересохшие губы. Похоже, к ней он относился лучше, чем ко всем остальным. — Это ужасно… но кто-то попытался отравить отца.
Затем в комнату вбежала Мери, и они с Мэттом начали говорить одновременно. Кларисса не утратила своей надменности, хотя слова сыпались на нее со всех сторон. Она явно была встревожена и даже в какой-то момент попятилась, словно ее родственники собирались на нее напасть, но заговорила она все тем же тоном: