„Из водоворота нельзя выкрутиться. Из него лишь только выплыть, если ты очень хорошо плаваешь“. Плавать Катя умела только по-собачьи, да и этому нехитрому способу научилась год назад.
С утра, подавив в себе неловкость, она подошла к Снежане Кочетовой и попросила приютить ее на пару дней. Но Снежана, засмущавшись, отказала:
– Катюха, извини, не могу. Уж прости, не буду ничего объяснять. Но если бы могла – пригласила бы. А что, у тебя что-то случилось?
В глазах Кочетовой загорелось такое кровожадное любопытство, что Катя сбежала от нее, отделавшись неубедительной отговоркой и обещанием рассказать все потом.
В течение дня девушка несколько раз заходила в кабинет Кошелева, и каждый раз ей хотелось попросить, чтобы он дал ей зарплату авансом. Тогда она и в самом деле сняла бы номер в самой маленькой, самой захудалой гостинице. А еще лучше – комнату у какой-нибудь старушки. Но Игорь Сергеевич последний месяц был на взводе в предвкушении выигранного тендера, а кроме того, Кате было просто стыдно просить денег и рассказывать о том, что она ушла из дома.
„Я офис-менеджер, а не девчонка, которая нагружает начальника своими проблемами. Не хватало еще попросить, чтобы он сам приютил меня“.
До конца рабочего дня она так ничего и не придумала. Коллеги хорошо относились к Кате – все, кроме Аллы Прохоровны, но Викулова прекрасно понимала, что хорошие рабочие отношения – это одно, а напроситься на несколько ночей в гости – это другое. „Не попрошайничай!“ – строго говорила ей мама, когда маленькая Катя пыталась выпросить очередную конфету у щедрого гостя. „Не попрошайничай“, – повторяла она, когда Катя жаловалась на несправедливую оценку в школе и собиралась поговорить с учителем, чтобы тот ее исправил. Катя крепко запомнила это и не могла заставить себя заниматься тем, что для нее с тех пор так и называлось „попрошайничать“.
Вечером она возвращалась с работы в переполненном метро и представляла себе Артура. Как он спит, жует, болтает с сестрой и матерью, почесывает смуглый живот. Он ни разу не позвонил ей за прошедшее время, и Катя чувствовала облегчение от этого. Она боялась звонка мужа. Боялась думать о том, как он попал в квартиру Вотчина и зачем, и старалась просто не думать об этом.
Она представила, как займет денег у Маши с Сергеем, возьмет билет на поезд и сегодня уедет же домой, к маме, и ей на секунду стало так легко на душе, как будто она одной мыслью о возвращении вычеркнула все последние тяжелые месяцы из своей жизни. В следующую секунду ее резко толкнули в плечо, и этот толчок вырвал Катю из ее мечтаний.
„Никуда я не уеду. Я не могу просто так сбежать, ничего не выяснив, бросив все, как есть. Это трусость. И потом, я не могу оставить фирму. У нас тендер через две недели!“ Ей вспомнилась маленькая элегантная Наталья Ивановна Гольц, благодаря которой Катю взяли на работу, и она покачала головой. Она никого не подведет. Останется и будет работать как ни в чем не бывало.
Ее снова толкнули перед эскалатором, и внезапно Катю охватила злость на всех вокруг – на толпу, на Артура и его семью, на коллег, на саму себя, потому что она загнала себя в ловушку, из которой не видела выхода.
„Нет, вы не выгоните меня из этого проклятого города! – яростно говорила она неизвестно кому, быстро шагая по переходу. – Можете толкать меня сколько влезет, но пока я не захочу сама уехать, я не уеду! Если нужно вцепиться зубами – я вцеплюсь зубами. Нужно держаться когтями – я отращу когти. Идите вы все к черту!“
Под ноги ей попался какой-то предмет, и Катя зло отшвырнула его ногой.
– Ой, что ж такое! – запричитал кто-то сзади. – Товарищи, помогите вещи собрать! Выпало… выпало из сумки!
Катя быстро обернулась на ходу. Позади нее пожилая опрятная женщина трясла авоськой, показывая дырку в пестрой ткани. Но на нее никто не хотел смотреть. Людской поток обтекал женщину с двух сторон, небрежно наступая на ее вещи, валяющиеся под ногами, не останавливаясь ни на секунду.
– Ой, порвала сумку! Кошелек, кошелек выпал!
„Кричит на весь переход! Подумаешь, кошелек у нее выпал! Мне бы ее проблемы…“
Катя прошла еще несколько шагов и остановилась, как будто ее ударили. На нее волной накатило отвращение к себе самой: „Господи, о чем я говорю? Что я думаю?“ Она вернулась обратно, внимательно глядя под ноги, и в хлюпающей грязи, принесенной и размазанной по переходу тысячами пар обуви, нашла дешевенький синий кошелек, который сама отшвырнула ногой минуту назад.
– Деньги! Деньги не могу найти!
Женщина дрожащей рукой зажимала дыру в сумке, и вид у нее был жалкий и нелепый.
– Вот, – севшим голосом сказала Катя, подходя к ней и протягивая перепачканный кошелек. – Это ваше?
– Мое, деточка, мое!
Женщина поспешно выхватила кошелек, открыла, перекрестилась и сунула его куда-то во внутренний карман.
– Девушка, миленькая, спасибо тебе большое! Храни тебя господь, милая! Ох, как перепугалась-то я… Думала, не найду ничего! Главное – деньги на месте, вот что главное. Порвалась сумка, такое дело…
Покивав в ответ на ее благодарности, Катя медленно прошла несколько шагов. В голове у нее беспощадно, во всех подробностях, всплыло воспоминание о том, как она выронила сумку в переходе несколько месяцев назад и как металась, вытаскивая вещи из-под ног не желавших останавливаться прохожих.
– Я никогда не буду такой, как вы! – крикнул кто-то у нее в голове, но это был не ее голос. Это был голос девчонки, которая никогда бы не отбросила ногой чужой кошелек, не прошла мимо воющей бабы, растерявшей вещи из порванной сумки и просившей о помощи.
„Немного же времени тебе понадобилось, чтобы стать такой же, как они. Хочешь вцепляться зубами? Вцепляйся! У тебя хорошо получается. Ты молодец. Ты все делаешь, как надо. Немного черствости, чуть побольше равнодушия, добавить капельку своих проблем – и вот он, славный Человек Перехода. Не слышит чужих просьб, потому что в ушах наушники, а в голове мысли о своем. Не хочет смотреть на других, чтобы и они не смотрели на него. Не подает музыкантам – не потому, что у него нет денег, а потому, что для него ничего не значит их музыка. Ты почти стала такой, я тебя поздравляю“.
Голос в ее голове звучал одобрительно, и это было самым страшным. Катя перевела дыхание и почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она отошла к стене, опустилась на корточки, постаралась глубоко вдохнуть. „Это… это не я! Просто что-то нашло на меня…Что-то злое, неправильное, нехорошее! Я ведь вернулась, правда? Я все-таки помогла ей. Я ни за что не прошла бы мимо!“
„Прошла бы, – тихо сказал внутренний голос. – Ты почти сделала это“.
„Да. Я не просто прошла. Я подумала о том, что глупая тетка орет на весь переход из-за ерунды, и мне хотелось, чтобы она замолчала, потому что ее крик раздражал меня. Что со мной? Что со мной случилось?“