– В прежние времена, миледи, у нас всегда был мажордом и камердинер, и дела обстояли иначе.
– Ну что же, будем надеяться, что это так! – сказала Дженни. – Хотя не понимаю, какое отношение мажордом имеет к поддержанию порядка постельного белья! – Она увидела, что экономка на миг оцепенела, и добавила в попытке примирения:
– Я вижу, что слуг нужно больше, и поговорю об этом с его светлостью.
Но рана была нанесена. С тех пор миссис Дауэс держалась с ледяной вежливостью. Однажды Дженни обнаружила в одном из многочисленных шкафов обеденный сервиз и, осматривая его, воскликнула:
– Боже правый, почему им никогда не пользуются, а только тем бристольским, в котором каждая тарелка со щербинами? Пожалуйста, распорядитесь, чтобы его достали и помыли! Он такой изящный!
– Это, фарфор краун-дерби [22] , миледи, – высокомерно ответила миссис Дауэс.
– Без сомнения это он, да еще с узором шантильи. Сервиз полный? Мы будем пользоваться им взамен других.
– Конечно, госпожа, – сказала миссис Дауэс, потупив взгляд и чопорно сложив руки. – Если это желание его светлости, чтобы лучшим фарфором пользовались каждый день, я немедленно распоряжусь, чтобы его достали.
Дженни парировала колкий ответ:
– Думаю, его светлость не отличит один сервиз от другого, но мы посмотрим!
Она задала Адаму этот вопрос, когда они сидели за обедом:
– Я обнаружила в шкафу прелестнейший фарфор краун-дерби с французским узором в виде веточек. Миссис Дауэс, похоже, считает, что им не следует пользоваться, но вы не будете против, если мы все-таки им воспользуемся, милорд?
– Я? – спросил он, вскидывая брови. – Конечно не стану!
– Вот и я подумала, что не станешь – или даже не заметишь этого! – сказала Дженни, внезапно улыбнувшись.
Он хорошо понял, почему ему был задан этот вопрос. Зная, что эти его слова разнесутся по дому, он сказал:
– Наверное, не заметил бы. В любом случае, моя дорогая, мне нечего сказать по этому поводу, – поскольку я хочу, чтобы ты поступала так, как считаешь целесообразным. Ты – хозяйка Фонтли; я не стану спорить с тобой по поводу любых изменений, которые тебе захочется сделать.
Позже он спросил ее, не предпочла бы она другую экономку на месте миссис Дауэс. Она сразу же сказала:
– Нет, нет! Пожалуйста, не думай… Я знаю, что она всегда была здесь, и не собиралась…
– Постарайся не ссориться со слугами! – сказал он. – Мне бы очень не хотелось увольнять кого-нибудь из стариков: видишь ли, Дауэс знала Фонтли еще до моего появления на свет!
– О нет, нет! Я совсем не имела в виду… Просто… они так меня презирают! – выпалила она вдруг.
– Они не будут этого делать, когда узнают тебя получше. – После некоторых колебаний он деликатно добавил:
– Не разговаривай с ними грубо, Дженни! Большинство из них – мои старые добрые друзья!
– Я не умею разговаривать со слугами, – призналась она. – Ты умеешь – но мне не пристало тебя копировать. Я постараюсь ладить с ними, но меня действительно злит, когда… Впрочем, не важно! А повар – тоже твой старый друг?
Этот неожиданный вопрос рассмешил его.
– Я не знал, что ты когда-нибудь останавливала взгляд на поваре!
– Скорее всего, нет, потому что он работает здесь всего с год. Так вот, я говорила тебе, что не буду ни во что вмешиваться, но этот человек ничего не смыслит в своем деле, Адам, и мне невыносимо видеть, как ты ковыряешься в своей еде – хотя конечно же я тебя не виню! Так что, если ты согласен, мы пошлем за Шолесом, и тогда, может быть, тебе снова станут нравиться обеды в Фонтли.
– Признаюсь, это было бы приятно, но насколько обученного во Франции повара прельстят здешние старомодные кухни? Сомневаюсь, что он поедет в деревню, Дженни.
– Он приедет довольно быстро, когда узнает, что это будет означать лишних двадцать фунтов прибавки к его жалованью, – язвительно сказала Дженни. – А что касается кухонь, то, если ты не желаешь ничего в них менять, Шолес приведет их в надлежащий вид; но если бы ты установил хорошую закрытую жаровню, вроде той, которая стоит у нас в доме, то обнаружил бы, что это приносит экономию. Эти огромные открытые плиты сжигают столько топлива!..
– Вот как? Пожалуй, ты права: нам следовало бы завести другую жаровню еще много лет назад. Заказывай что хочешь! Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо. Я найму еще несколько слуг, но пусть это тебя не беспокоит, потому что, когда дом Линтонов закрыт, я самый удачливый человек на свете.
Миссис Дауэс восприняла весть об этих грядущих переменах с двойственным чувством. Когда ее спросили, какую из имеющихся в продаже закрытых жаровен она считает лучшей, та предпочла не высказывать никакого мнения, будучи, как она сказала, незнакомой ни с одной из них. Но это была не правда. В поместье Мембери, у ее дорогой мисс Шарлотты, стояла закрытая жаровня; она видела ее и мечтала о такой, и даже лелеяла надежду, что богатая жена его светлости поставит ее в Фонтли. Менее благосклонно она смотрела на то, чтобы выписать надменного городского повара, но немного смягчилась, когда Дженни сказала:
– Если мы ничего не предпримем в этом направлении, его светлость станет худым, как щепка! Вы ведь наверняка не хуже, моего знаете, что хотя он никогда и не жалуется и вроде бы не замечает, что ему подают на стол, но у него очень тонкий – если не сказать придирчивый! – вкус, и если мясо приготовлено не так, как он любит, то он съест его не более, чем нужно, чтобы поддерживать жизнь.
Предположение, что его светлость может зачахнуть от недоедания, возымело мгновенное действие. Миссис Дауэс смилостивилась до того, что согласилась: его светлость всегда приходилось уговаривать пообедать. Дженни поинтересовалась заодно, какой оптовый магазин поставил парчу, покрывавшую некоторые кресла.
– Потому что, если я смогу найти такую же, мне хотелось бы обить их заново, – сказала она. – Не меняя их, а сделав такими же, как раньше. Его светлость не хочет, чтобы что-то в Фонтли было по-другому, и я тоже – ни за что на свете. Так вот, я не собираюсь полностью перетряхивать этот дом, но то, что истрепалось в клочья, нужно подновить!
Миссис Дауэс сказала, что она не уверена, но, возможно, сумеет вспомнить название магазина; и, чтобы не возникало даже мысли, что над ней одержали верх, положила конец разговору, сказав, что сожалеет о том, что вторая горничная дала мисс Пинхой повод для жалоб, а также что мисс не сочла нужным затронуть с ней эту тему – «а ведь я немедленно бы все уладила, миледи» .
Надменная мисс Пулсток пришлась не по нраву всей прислуге, но ее важный вид свидетельствовал о том, что она в высшей степени уважаемая горничная. Десяти минут, проведенных в обществе мисс Пинхой, оказалось достаточно, чтобы ее коллеги поняли: она вовсе не та высокомерная особа, которую настоящая великосветская дама наняла бы в качестве личной служанки. Ее грубость тут же привела ее к столкновению с миссис Дауэс, и уже казалось, что долгая вражда неминуема, когда ненароком брошенное слово открыло миссис Дауэс, что мисс Пинхой родом из ее собственного графства. Дотошные расспросы выявили тот факт, что мисс Пинхой появилась на свет в Черч-Стреттон, менее чем в семи милях от родины миссис Дауэс. С этого момента наступила оттепель: мисс Пинхой признала, что дочь преуспевающего фермера выше ее по социальному положению, а миссис Дауэс, как только это было установлено, включила мисс Пинхой в крут своих приближенных. Две дамы не относились друг к другу, с безоговорочным одобрением, но вскоре они явили миру прочный единый фронт и за едой, в помещении для слуг, каждый раз изводили Дюнстера и Кинвера воспоминаниями о старинных местнических распрях, скрупулезно прослеживая запутанные генеалогические линии. Прошло не так много времени, и мисс Пинхой поведала нечто интересное, побудившее миссис Дауэс терпимее относиться к своей хозяйке. Многое простилось бы Дженни, подари она Фонтли наследника, но миссис Дауэс не торопилась с окончательными выводами, совсем не уверенная на сей счет. На ее взгляд, болезненно переносимая беременность предвещала рождение дочери, появление на свет которой продемонстрирует, насколько вульгарная супруга милорда недостойна своего положения. На самом же деле, несмотря на то что Дженни энергично занималась делами, самочувствие ее было далеко от идеального. Она даже отказалась от недели в Холькхеме. Адам не стал настаивать и поехал один, чтобы пообщаться с фермерами разного калибра, собиравшимися в Холькхеме в этом сезоне, и как можно больше узнать из бесед с ними.