— Я знал об этом совершенно определенно, — ответил Зубов. — Скажу более — раньше я не собирался вывозить письмо великого князя за границу. Я намерен был, раздобыв его, просто держать опасную бумагу у себя… ну, может быть, как некую острастку для молодого императора, от которого я уже тогда опасался неблагодарности по отношению к нам, его прежним сподвижникам. Это уже потом решение мое переменилось — поскольку переменился и сам государь. Теперь мне нужно некое средство обеспечить свою безопасность — не более того. Никакой торговли нашими тайнами, можете мне поверить! И чего бы ни желала сестра моя, я никогда не нанесу урона своему Отечеству и государю.
Ольга Александровна негромко фыркнула, но ничем не возразила брату.
— Итак, вы завладели письмом, —вернул разговор в прежнее русло князь Каразин.. — Знали где искать, да?
— Знал, что все свои бумаги генерал хранит в секретере, — пояснил Зубов.
— Что, вот так просто? — недоверчиво пробормотал князь Каразин. — Но ведь любой и каждый мог отпереть его и обнаружить…
— Там были два потайных отделения, к которым невозможно было подобраться, не имея особенных ключей, — усмехнулся Платон Александрович.
— Не ошибусь, сказав, что эти ключи у вас были?
— Не ошибетесь! — задорно тряхнул красивой головой Зубов. — Чтобы не заставлять вас задавать очередной вопрос, сообщу, что слепки с подлинников ключей сделал камердинер генерала, который работал для меня, и ему пришлось заплатить на это немало…
— Камердинер дядюшки? — забыв об учтивости, перебил ошеломленный Алексей. — Этот, как его… Селиверст Феоктистов?
— Вернее, Феоктист Селиверстов, — деликатно, сладчайшим голоском поправил его Бесиков и снова умолк так, словно его и не было вовсе в этом зальчике.
— Совершенно верно, — согласился Зубов. — Именно так его и зовут. И вот, увидав мертвого генерала, я, через несколько минут полного оцепенения и страха, понял, что судьба послала мне удачу, которой надо суметь воспользоваться. Ключи были изготовлены на всякий случай — если Талызин заартачится, откажется отдавать письмо Александра и нам придется выкрасть письмо в его отсутствие. Говорю как на духу: у нас и мыслей не было об убийстве. Украсть бумаги — да, на это мы были готовы. Но не убивать. Генерал умер без нашего участия, и мне, повторяю, оставалось только воспользоваться удобным случаем. Я прошел в его кабинет, открыл секретер, а поскольку времени просматривать бумаги у меня не было, я решил забрать их все. И в это время в доме появился вот этот злополучный юноша… — Платон Александрович кивком указал на Алексея.
— Одну минутку! — перебил его Каразин. — Давайте по порядку. Тут, воля ваша, князь, получается некая неувязка. Вы говорите, что труп генерала лежал на полу в столовой. Однако же наш юный друг уверяет, что комната сия была пуста, он даже решил, что дома никого нет, хотел выпить вина, но его отвлек какой-то шум. Затем же… — Продолжение Василий Львович проглотил, только слегка покосился на притихшую Ольгу Александровну.
— Короче говоря, дядюшку своего ни живым, ни мертвым Алеша так и не увидел. Да и господа дознаватели уверяли моего юного друга, будто обнаружили генерала в постели, с лицом, закрытым подушкою. Как объяснить сии перемещения мертвого тела в пространстве? Не станете же вы утверждать, что генералу не понравилось валяться на холодном полу в столовой, потому он решил пойти лечь на мягкие пуховики?
— Перестаньте издеваться! — Зубов, чувствовалось, был уже на последнем пределе терпения. — Я перенес его в спальню, ну, я, понятно вам?
Князь Каразин ничего не ответил, только почтительно и поспешно кивнул, в чем тоже, чувствовалась нескрываемая насмешка, ну а Алексей едва подавил в себе желание ехидно спросить Зубова, ему что, стало боязно, что труп Талызина простудится, оттого-то он и дал себе труд втащить его на второй этаж и устроить поудобнее в постели… заодно завалив лицо подушкою?
— Понимаете, я хотел, чтобы эта смерть выглядела как нечто особенное, — вдруг смущенно проговорил хозяин дома. — Не как несчастная случайность, а как некий удар грома, поразивший предателя. Ведь Талызин был первым среди тех, кто остерегал государя от ссоры с Римом, кто настаивал на сохранении и возвеличении Мальтийского ордена, а главное, учреждении масонской ложи, на расширении сети иезуитских училищ, ну и, разумеется, постоянно проповедовал идею унии церквей.
И если никто из нас, из всех, замешанных в деле 11 марта, старался никогда не говорить об этом (вы знаете, что братья мои, Николай и Валерьян, сами покинули Петербург, другие тоже старались держаться в тени, и даже фон дер Пален не намекнул императору, что мог ждать хотя бы подобия благодарности с его стороны, а не фактического изгнания!), то генерал, в отличие от прочих, не оставлял императора своими намеками. Я знал, что его непрестанно подзуживают отцы-иезуиты, поэтому решил, что, если смерть его будет обставлена как убийство, если ни у кого не останется сомнений в том, что произошло именно убийство, — всё это сильно воздействует на общественное мнение.
Он несколько напыжился, расправил плечи, явно гордясь своим замыслом, и Алексей вдруг вспомнил пересказанный ему Каразиным титул Зубова: “Светлейший князь, генерал-фельдцейхмейстер, над фортификациями генеральный директор, главно — начальствующий флотом Черноморским, Вознесенского легкою конницею и Черноморским казачьим войском, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, шеф Кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Государственной Военной коллегии, почетный благотворитель Императорского воспитательного дома и почетный любитель Академии художеств”.
В этих пышных эпитетах, в этой задумке относительно воздействия “на общественное мнение” был весь Зубов — богатый честолюбец, в душе так и оставшийся мальчишкой, который тешится более выдумкой, чем реальностью, и до сих пор не понял, что всякое деяние имеет свои последствия. А уж, казалось бы, кто как не он, должен был сие понимать!
Князь Каразин вдруг резко отер пот со лба и уселся рядом с Алексеем на диванчик.
— Воля ваша, милостивые государи мои, но я что-то окончательно перестал отделять зерна от плевел. Опять не сходятся концы с концами! Ежели следовать вашей логике, Платон Александрович, убийство генерала должно было остаться нераскрытым. Таинственная месть таинственных людей за его приверженность госпитальерам и прочим поганым масонам, так?
— Так, — нехотя проронил Зубов, которому, пр всему было видно, изрядно надоела затянувшаяся беседа.