— Я не собираюсь расставаться с тобой, Мел.
— Ну, скажи, ты бы встречалась с мужиком? Если бы сумела. Если бы стала нормальной. Вижу, что ты предпочла бы мужика. Уж лучше с мужиком. Что скажешь?
— А ты что скажешь? — спросила Розалин. Она ужасно устала.
Мелинда засмеялась. Смех у нее был заливистый и тонкий.
— От мужчины только одна польза, да и то можно без него обойтись. Находишь донора и осеменяешь себя в туалете. Так уже делают, знаешь ли. Где-то я это читала. Еще несколько сотен лет, и мы начнем производить сперму в лабораториях, а мужчины вымрут.
Розалин понимала: если Мелинде мерещится, что ее вот-вот бросят, лучше молчать. Как же она устала. Настроение на полшестого. Не дает покоя, что она в угоду своей любовнице так огорчила родителей. Она поступила так против своей воли и, естественно, злилась. Поэтому ответила:
— Я не презираю мужчин. И никогда этим не страдала. Если их презираешь ты, это твои проблемы. А не мои.
— О да, все они такие душки! Такие славные. Мелинда встала и подошла к письменному столу. Взяла оранжевый листик и помахала им:
— Сейчас весь университет на ушах стоит. Я тебе одну сохранила. Все мужики, Роз, одинаковые. Посмотри, раз ты их так любишь.
— Что это?
— Прочти.
Розалин с трудом поднялась и, потирая намятое сумкой плечо, взяла у Мелинды бумажку. Это оказалась листовка. Под фотографией большими черными буквами имя: Елена Уивер. И еще одно слово: Убита.
Холодный ужас скользнул зигзагом по спине.
— Мелиида, что это?
— Пока вы там с мамой и папой скулили у себя в Оксфорде, у нас здесь вот что произошло.
Розалин, оцепенев, опустилась в старое кресло-качалку. Она, не отрываясь, смотрела на такое знакомое лицо, щербатую улыбку, длинные волосы. Елена Уивер. Ее главная соперница. Она бегала как бог.
— Она участвует в университетском кроссе, — произнесла Розалин, — Мелинда, я знаю ее. Я была у нее в комнате. Я…
— Ты хотела сказать, знала.
Мелинда выхватила листовку, скомкала и швырнула в мусорное ведро.
— Не выбрасывай! Постой! Что случилось?
— Вчера утром она бежала вдоль берега. Ее настигли возле острова.
— Возле… острова Крузо? — Розалин почувствовала, как сердце ее забилось сильнее и чаще. — Мел, это…
И вдруг, нежданно-негаданно — воспоминание, словно обрывок мелодии, узор на ткани сознания, будто ожившая тень. Медленно, тем самым придавая себе уверенности, Розалин произнесла:
— Мелинда, мне нужно позвонить в полицию. Не важно, что именно собралась рассказывать полиции Розалин, но Мелинда побелела. Ее осенило.
— Остров. В этом семестре ты ходила туда на пробежку, да? Вдоль берега. Как и эта девушка. Розалин, пообещай, что туда ты больше не пойдешь. Поклянись, Роз. Пожалуйста.
Розалин собирала вещи, выложенные из сумки на пол.
— Успокойся.
Мелинда словно прочитала другие намерения Розалин, кроме решимости идти в полицию.
— Нет! Роз, если ты видела что-то… если ты что-то знаешь… Послушай, не делай этого. Роз, если кто-то узнает… если кто-нибудь узнает, что ты видела. .. Пожалуйста. Мы должны подумать о последствиях. Мы должны все обдумать. Раз ты что-то видела, значит, кто-то, возможно, видел тебя.
Розалин остановилась около двери. Она застегивала куртку. Мелинда воскликнула:
— Розалин, пожалуйста! Давай все обдумаем!
— Не о чем тут думать, — ответила Розалин. Она открыла дверь. — Если хочешь, оставайся у меня. Я скоро.
— Куда ты? Что ты делаешь? Розалин! — Мелинда в панике кинулась вслед.
Не застав Леннарта Торсона в Сент-Стивенз-Колледже, Линли поехал к нему домой в район Фулборн-роуд. Новенькое изящное кирпичное зданьице с аккуратной черепичной крышей на улице Эшвуд-корт не вязалось с образом марксиста-плохиша Торсона.
На месте бывших фермерских угодий было еще с полдесятка таких же домиков. Перед каждым лоскуток лужайки, неогороженный сад на заднем дворе и тщедушное деревце, совсем недавно посаженное в робкой надежде, что со временем улицы в округе назовут по сорту дерева: Кленовый тупик, Дубовый переулок, тупик Адамова дерева.
Вообще-то Линли думал, что жилище Торсона отвечает его политическим пристрастиям — квартирка где-нибудь в многоэтажном доме неподалеку от железнодорожной станции, тускло освещенная комнатенка над магазином в центре города. Линли не ожидал, что попадет в квартал среднего класса, где в гаражах стоят «форды» и «фольксвагены», а на тротуарах валяются трехколесные велосипеды и игрушки.
Дом Торсона в восточном конце Эшвуд-корт был точь-в-точь как предыдущий, угловые окна выходили на следующий, следовательно, все передвижения Торсона видны как из окна соседям справа, так и с лестницы соседям слева. С первого взгляда можно определить, приехал ли сосед или уезжает. В таком случае бесспорно утверждение, что в семь утра Торсон именно спешно возвращался, а не куда-то уезжал.
Ни в одном из окон на улицу не горел свет. Но Линли на всякий случай попробовал входную дверь и несколько раз позвонил. Звонок эхом раскатился по дому, словно внутри не было ни мебели, ни ковров, способных поглотить звук. Линли отступил назад, посмотрел на окна в ожидании признаков жизни. Ничего.
Он вернулся к машине, подождал еще немного, посмотрел на соседские дома, размышляя о Леннарте Торсоне, что же это за человек. Думал о юных умах, внимающих вариациям Торсона на тему Шекспира, который через литературу четырехсотлетней давности провозглашал свои политические взгляды. Думал об ослеплении. О том, что, если в литературном отрывке, знакомом с детства, как молитва, выбрать строки, сцены, истолковать их на свой лад, получится еще одна интерпретация, которая может затмить собой уже существующие, но, если хорошенько присмотреться, она так же слепа, как и все остальные. И тем не менее Торсон увлекательно подает материал. Линли убедился в этом сам, послушав лекцию на факультете английского языка. Очевидны были и его преданность своему делу, и ум, и отличная от остальных манера преподавания, будившая дух товарищества среди старшекурсников. Когда молодежь сторонилась бунтарей, когда она была равнодушна к фронде?
Непохоже, что Елена Уивер искала благосклонности Торсона, была отвергнута и в отместку состряпала обвинение. На Торсона тоже непохоже — связываться с Еленой Уивер, понимая, что она умышленно пытается его совратить.
Линли смотрел на дом, ожидая ответов на свои вопросы, понимая, что практически все сводится к одному факту: к глухоте Елены Уивер. К одному предмету: текстофону.
Торсон был в ее комнате. Видел текстофон. Оставалось только позвонить Джастин Уивер и расстроить утреннюю встречу с Еленой. Но знал ли Торсон об их совместной пробежке? Знал ли он, как обращаться с текстофоном? Что, если текстофоном воспользовался кто-нибудь другой? Да и был ли звонок вообще?