— Несчастье? — переспросил Крис. — Что происходит? Макс? С тобой все в порядке?
—Со мной? — откликнулся он. Вернулся со стаканами, тарелками и штопором. Положил все это на верстак и повернулся к нам. — Вы радио сегодня вечером не слушали?
Мы покачали головами.
— А что случилось? — спросил Крис. Потом выражение его лица быстро изменилось. — Черт. Легавые накрыли одну из наших групп, Макс?
— К ДСЖ это не имеет никакого отношения, — ответил Макс. Он покосился на меня. — Это связано с твоей матерью.
Господи, подумала я. Инфаркт, инсульт, сбита автомобилем, ограблена на улице. По моему лицу словно провели холодной рукой.
— И с этим ее парнем, — продолжал Макс. — Вы еще не слышали о Кеннете Флеминге?
— О Кеннете? — довольно глупо повторила я. — Что, Макс? Что случилось?
В моем мозгу лихорадочно заметались мысли. Авиакатастрофа, подумала я. Но в утренних газетах об этом ничего не было сказано. Ответ Макса доносился до меня лишь урывками,
— Умер… пожар… в Кенте… возле Спрингбурнов.
— Но он не мог быть в Кенте, — возразила я. — Мать сказала… — Я замолчала. Мои слова были прерваны потоком мыслей.
Я знала, что Крис наблюдает за мной. Я приложила все усилия, чтобы на моем лице ничего не отразилось. Память начала перебирать — деталь за деталью — те часы, что я провела в Кенсингтоне одна, а потом с матерью. Потому что она сказала… она ведь сказала… Греция. Аэропорт. Она отвезла его туда.
Разве не так?
— … в новостях, — все говорил Макс, — … пока известно мало… очень неприятно для всех.
Я вспомнила ее, стоящую в темном коридоре. Это странное, в талию, платье, заявление, что ей нужно переодеться, запах джина после того, как она слишком долго меняла платье на домашний халат. И что там заметил Крис, когда присоединился к нам? Энергию, брызжущую из нее в пять часов утра и удивительную для женщины ее возраста. Что же происходит?
Шею мне сдавило, словно ее стянули гаечным ключом. Я молилась, чтобы Макс поскорее ушел, в противном случае я сломаюсь и начну трепать языком.
Но трепать о чем? Наверное, я не так ее поняла. Я все же нервничала. С ее приходом я пробудилась от тревожного сна. Я не слишком вслушивалась в ее слова. Моей задачей было провести первую встречу, не опустившись до взаимных обвинений. Поэтому что-то из ее слов я, наверное, не совсем поняла.
Той ночью в постели я перебирала факты. Она сказала, что отвезла его в аэропорт… Нет. Она сказала, что приехала из аэропорта, так? Рейс, по словам матери, откладывался. Хорошо. Понятно. Но как же тогда все происходило? Она не захотела оставить его в неопределенной ситуации. Поэтому побыла с ним, они выпили. В конце концов он отправил ее домой. А потом… что потом? Поехал из аэропорта в Кент? Зачем? Ведь даже если рейс отложили, он уже зарегистрировался и сидел в зале ожидания для международных рейсов… Не сходится. Требовался другой сценарий.
Может, рейс вообще отменили. Возможно, он поехал из аэропорта в Кент, чтобы отдохнуть в коттедже. Матери он об этом не сказал, потому что на момент ее отъезда из аэропорта он и сам не знал, что рейс отменят. Да. Да, точно, так и было. Поэтому он поехал в Кент. Да, поехал в Кент. И в Кенте умер. Один. При пожаре. Заискрила проводка, искра попала на ковер, он начал тлеть, потом загорелся, пламя, и тело Кеннета превратилось в пепел. Ужасное происшествие. Да, да. Так это все и произошло.
Сделав такой вывод, я испытала невероятное облегчение. О чем я думала? — удивилась я. И почему, черт возьми, я об этом думала?
Принеся мне утром чай, Крис поставил кружку на полку рядом с кроватью, сел на край кровати и спросил:
— Когда мы едем?
— Едем? — переспросила я.
— Навестить ее. Ты же хочешь с ней повидаться? Я невнятно выразила согласие и попросила принести мне газету.
— Хочу узнать, что случилось, до разговора с ней. Мне нужно знать, чтобы решить, что ей говорить.
Крис снова принес мне «Тайме» и «Дейли мейл». Пока он готовил завтрак, я сидела за столом и читала. В то первое утро после обнаружения тела Кеннета подробностей было мало, но последний абзац я перечитала несколько раз, возвращаясь к словам «специалист по умышленным поджогам» и к указанию приблизительного времени смерти. Я подсчитала: выходило, что Кеннет Флеминг умер около полуночи в среду. У меня заныло в груди. Что бы рано утром в четверг ни говорила мне мать о местонахождении Кеннета Флеминга, один факт оставался непреложным. Флеминг не мог одновременно находиться в двух местах: вместе с нею по пути в аэропорт или в аэропорту и в коттедже «Чистотел» в Кенте. Или медицинский эксперт сильно ошибался, или лгала моя мать.
Я сказала себе, что должна это выяснить. Позвонила ей, но никто не брал трубку. Я звонила весь день и вечер. На следующий день я сломалась.
Я попросила Криса немедленно отвезти меня в Кенсингтон. Сказала, что хочу повидаться с матерью наедине, если он не возражает. У нее горе, ей не захочется, чтобы рядом был кто-то посторонний, объяснила я.
Крис отнесся к этому с пониманием. Он отвезет меня, а потом будет ждать звонка, чтобы забрать.
Превозмогая боль в мышцах, я преодолела эти семь ступенек, но звонить не стала, а вошла, открыв дверь своим ключом. Оказавшись внутри, я увидела, что двери в столовую и в малую гостиную закрыты. На дальнем окне, выходившем в сад, шторы были опущены. Я стояла в почти темной прихожей и прислушивалась к царившей в доме мертвой тишине.
— Мама? — позвала я как можно увереннее. — Ты здесь?
Как и в среду вечером, ответа не последовало. Я добралась до столовой и открыла дверь. Свет упал на перила лестницы, там висела дамская сумка. Я подошла ближе. Провела пальцами по мягкой коже. Где-то наверху скрипнул пол. Подняв голову, я крикнула:
— Мама? — И добавила: — Криса здесь нет. Я приехала одна.
Напрягая зрение, я посмотрела вверх. Ступени терялись в темноте. День еще был в разгаре, но с помощью штор и дверей матери удалось превратить дом в мрачный склеп. Я не видела ничего, кроме смутных очертаний и черной тьмы.
— Я прочитала в газетах. Я знаю о Кеннете. Мне очень жаль, мама. — Притворись, подумала я. Притворись, что ничего не изменилось. — Прочитав о пожаре, я не могла не приехать, — сказала я. — Как это ужасно для тебя. Мама, тебе не дурно?
Сверху как будто донесся вздох, хотя, наверное, это был порыв ветра, слегка шевельнувший штору на окне в конце коридора. Послышался шорох, заскрипели ступеньки.
Я отодвинулась от перил и ждала, гадая, что мы скажем друг другу. Как я смогу притворяться? — спрашивала я себя. Она твоя мать, тут же отвечала я, придется. Пока мать спускалась, я открыла дверь в малую гостиную, отодвинула штору на окне в конце коридора. И вернулась встретить ее у лестницы.
Она остановилась на полпути, прижимая к груди сжатую в кулак правую руку. На матери был тот же домашний халат, который она надела в три утра в четверг. Но в отличие от того часа она, похоже, не излучала отмеченной Крисом необычной энергии, которая, как я теперь поняла, была лишь туго натянутыми нервами.