— И это вас не беспокоит? — Вопрос задала сержант Хейверс. Она допила свое виски и поставила стакан на стол.
— Послушайте, — подняв руку, прервал разговор Пэттен. В дальнем правом углу сада, где стеной росли тополя, запела птица, выводя трели и пощелкивая с нарастающей громкостью. Пэттен улыбнулся. — Соловей. Какое чудо, правда? Еще чуть-чуть и поверишь в Бога. — Затем он ответил сержанту Хейверс: — Мне было приятно сознавать, что у других мужчин моя жена вызывает желание. Поначалу это меня даже заводило.
— А теперь?
— Все утрачивает свою развлекательную ценность, сержант. Через какое-то время.
— Сколько вы женаты?
— Пять лет без двух месяцев.
— А до этого?
— Что?
— Она ваша первая жена?
— А какое это имеет отношение к стоимости бензина?
— Не знаю. Так первая?
Пэттен резко повернулся в сторону Лондона. Сощурил глаза, словно огни были слишком яркими.
— Вторая, — сказал он.
— А первая?
— Что первая?
— Что с ней случилось?
— Мы развелись.
— Когда.
— Без двух месяцев пять лет назад.
— Ага… — Сержант Хейверс быстро писала.
— Могу я узнать, что означает это «А-а…», сержант? — спросил Пэттен.
— Вы развелись со своей первой женой, чтобы жениться на Габриэлле?
— Этого хотела Габриэлла, если я хотел ее заполучить. А я хотел Габриэллу. По правде говоря, я никого никогда так не хотел, как ее.
— А теперь? — спросил Линли.
— Я не приму ее назад, если вы об этом. Она меня больше не интересует, и даже если бы интересовала, все зашло слишком далеко.
— В каком смысле?
— Люди узнали.
— Что она ушла от вас к Флемингу?
— Для каждого существует предел. Для меня это неверность.
— Ваша? — спросила Хейверс. — Или только вашей жены?
Голова Пэттена, покоившаяся на спинке шезлонга, повернулась в ее сторону. Он медленно улыбнулся.
— Двойной стандарт в отношении мужского и женского поведения. Не очень симпатично. Но я уж такой, какой есть, лицемер, когда дело доходит до женщин, которых я люблю.
— Как вы узнали о Флеминге? — спросил Линли.
— Я велел за ней проследить.
— До Кента?
— Сначала она лгала. Сказала, что поживет в коттедже Мириам Уайтлоу, чтобы просто разобраться в себе. Флеминг просто друг, сказала она, помогает ей пережить этот момент. Между ними ничего нет. Если бы у нее был с ним роман, если бы она ушла к нему, разве она не стала бы жить с ним открыто? Но она этого не сделала, не так ли? Так что никакого адюльтера тут нет, что доказывает — она мне добрая и верная жена, так что не забудь сообщить об этом своему адвокату, чтобы он не забыл об этом, когда будет договариваться с ее адвокатом о размере алиментов. — Большим пальцем Пэттен провел по подбородку, где уже начала пробиваться щетина. — Тогда я показал ей фотографии. Тут-то она и прикусила язык. На этих фотография она была с Кеннетом, без смущения продолжал Пэттен, их сняли в коттедже в Кенте. Нежное приветствие в дверях вечером, пылкое прощание на подъездной дорожке на рассвете, энергичное объятие в яблоневом саду недалеко от коттеджа, страстное совокупление на лужайке в саду.
Увидев фотографии, Габриэлла также увидела, что ее будущий финансовый статус стремительно рушится, пояснил полицейским Пэттен. Она накинулась на него, как дикая кошка, бросила фотографии в камин в гостиной, но поняла, что в целом проиграла.
— Значит, вы в коттедже были? — уточнил Линли.
О да, он был. Первый раз, когда привозил фотографии. Второй раз, когда Габриэлла позвонила с просьбой обговорить положение вещей — возможно, удастся завершить их брак в цивилизованной манере.
— «Обговорить» — это был эвфемизм, — добавил он. — Рот как инструмент речи она использовала не очень-то умело.
— Ваша жена пропала, — сказала Хейверс. Линли бросил на нее взгляд, безошибочно разгадав значение этого ровного и убийственно вежливого тона.
— В самом деле? — переспросил Пэттен. — А я-то гадал, почему о ней не упомянули в новостях. Сначала я подумал, что ей удалось окрутить журналистов и убедить их, что они не пожалеют, если не станут впутывать ее в эту историю. Хотя даже при таком умении впиваться, как у Габриэллы, план этот трудно осуществим.
— Где вы были в среду ночью, мистер Пэттен? — Хейверс строчила, как автомат, так что Линли засомневался, сможет ли она потом прочитать свои записи. — А также утром в четверг.
— А что? — Он, казалось, заинтересовался.
— Просто ответьте на вопрос.
— Отвечу, как только узнаю, к чему он относится.
Хейверс ощетинилась, и Линли вмешался:
— Вполне возможно, что Кеннет Флеминг был убит, — сказал он.
Пэттен поставил свой стакан на стол. Стал водить пальцами по краю. Он как будто пытался по лицу Линли прочесть степень случайности вопроса.
— Убит?
— Так что вы можете понять наш интерес к вашему местонахождению, — сказала Линли.
Среди деревьев снова зазвучали трели соловья. Поблизости ему ответил одинокий сверчок.
— Ночь среды, утро четверга, — пробормотал Пэттен, скорее для себя, чем для них. — Я был в клубе «Шербур».
— На Беркли-сквер? — спросил Линли. — Как долго вы там находились?
— Я уехал оттуда между двумя и тремя ночи. У меня страсть к баккара, и я в кои-то веки выигрывал.
— С вами кто-нибудь был?
— В баккара в одиночку не играют, инспектор.
— Спутница, — раздраженно сказала Хейверс.
— Часть вечера.
— Какую часть?
— Начальную. Я отправил ее на такси около… ну, не знаю. В половине второго? В два?
— А потом?
— Вернулся к игре. Приехал домой, лег спать. — Пэттен перевел взгляд с Линли на Хейверс. Казалось, он ждал новых вопросов. Наконец, продолжил. — Понимаете, я вряд ли стал бы убивать Флеминга, если вы, как мне кажется, к этому ведете.
— Кто следил за вашей женой?
— То есть?
— Кто фотографировал? Нам понадобится имя.
— Хорошо. Вы его получите. Послушайте, Флеминг, может, и спал с моей женой, но был чертовски хорошим игроком в крикет… лучшим бэтсменом за последние полвека. Если бы я хотел положить конец его связи с Габриэллой, я убил бы ее, а не его. Тогда, по крайней мере, эти проклятые соревнования не оказались бы под угрозой срыва. И потом, я даже не знал, что в среду он находился в Кенте. Откуда мне было знать?