Ник присел и сказал:
— Хей-о, идите сюда, дурашки. Я вас не боюсь, — и тихонько свистнул.
Свист подействовал волшебным образом. Собаки успокоились, двинулись вперед, обнюхали его руку и повели себя весьма дружелюбно. Ник погладил каждую, тихо посмеиваясь, потрепал за уши.
— Вы ведь не тронете нас, правда, дурашки? — В ответ собаки виляли хвостами, а одна даже лизнула его в лицо. Когда Ник выпрямился, они окружили его и побежали рядом.
Мэгги глазам своим не верила.
— Как тебе это удалось, Ник?
— Это всего лишь собаки, Мэг, — ответил он и взял ее за руку.
Старый каменный амбар являлся частью вытянутой постройки и находился на другом конце двора, напротив дома. Он примыкал к узкому коттеджу, где в занавешенном окне на втором этаже горел свет. По-видимому, когда-то это было зернохранилище с сараем. Потом зернохранилище переделали в жилье для работника и его семьи, куда забирались с помощью лестницы. Она вела к потрескавшейся рыжей двери, над которой горела лампочка. Внизу находился сарай для повозок с единственным незастекленным окном и зияющей аркой ворот.
Ник перевел взгляд с сарая на амбар, бывший коровник, который сейчас пустовал. Луна освещала просевший гребень крыши, неровный ряд глазков наверху стены и большие деревянные ворота, щербатые и покосившиеся. Пока собаки обнюхивали их обувь, а Мэгги жалась от холода и ждала, куда ее поведет Ник, он, казалось, что-то обдумывал и, наконец, зашагал к сараю.
— Разве там никого нет? — прошептала Мэгги, показывая на освещенное окно.
— Может, и есть. Так что не надо шуметь. В сарае теплей. Амбар слишком большой, там гуляет ветер.
Он провел ее под лестницей к арке, и они вошли в сарай. Через единственное окно туда проникало немного света от лампочки, горевшей над дверью, где жили работники. Собаки последовали за ними. Спали они, по-видимому, здесь, потому что на каменном полу лежали старые одеяла. Они обнюхали их, поцарапали лапами и рухнули на колючую шерсть.
От каменных стен и пола здесь былаеще холоднее, чем снаружи. Мэгги попыталась утешить себя мыслью о том, что в таком же месте родился младенец Иисус — вот только собак там вроде бы не было, насколько она помнила христианские истории, а вот от странного писка и шороха, доносившихся из темных углов, ей стало не по себе.
Сарай был завален всяким хламом. У стены лежали груды больших мешков, стояли грязные ведра и какие-то фермерские орудия, велосипед, деревянное кресло-качалка без сиденья, унитаз. У дальней стены стоял пыльный комод, к нему и направился Ник. Он выдвинул верхний ящик и сказал с радостным удивлением:
— Эй, гляди-ка, Мэг. Нам повезло.
Она побрела к нему, то и дело спотыкаясь. Он вытащил из ящика два одеяла, большие, пушистые и, похоже, не грязные. Ник задвинул ящик, но не до конца. Дерево скрипнуло. Собаки насторожились и подняли головы. Мэгги затаила дыхание и прислушалась, что делается наверху, в жилье работников. Оттуда доносились голоса, музыка и выстрелы, но из двери никто не выглянул.
— Телик, — объяснил Ник. — Не волнуйся.
Он расчистил место на полу, постелил оба одеяла, одно на другое, и поманил ее к себе. Во второе одеяло, то, что сверху, Ник закутал себя и Мэгги.
— Вот так лучше. Согреваешься, Мэг? — И он прижал ее к себе.
Ей действительно стало теплее, но она ощупывала одеяло и вдыхала свежий запах лаванды с некоторыми сомнениями.
— Почему они держат тут одеяла? Ведь они испачкаются, верно? Или сгниют.
— Это их проблемы, верно? Главное, нам повезло. Вот. Устраивайся поудобней. Хорошо, правда? Согрелась, Мэг?
Шорохи у стен стали слышней. Иногда их сопровождал писк Она потесней прижалась к Нику и спросила:
— Что это за шум?
— Я же сказал. Телик
— Нет, другой… вот… вон там, ты слышишь?
— Ах это. Наверное, амбарные крысы. Она вскочила:
— Крысы! Ник, нет! Я не могу… пожалуйста… Я боюсь… Ник!
— Тесс. Они ничего тебе не сделают. Давай. Ложись.
— Но ведь это крысы! От их укусов умирают! А я…
— Ты больше, чем они. И они боятся тебя. Они носа не высунут.
— Но мои волосы… Я читала, что они собирают волосы и делают из них гнезда.
— Я не подпущу их к тебе. — Он заставил ее лечь и лег сам. — Положи голову на мою руку. Вместо подушки, — сказал он. — Они не полезут по моей руке за твоими волосами. Господи, Мэг, ты вся дрожишь. Вот. Прижмись ко мне. Все будет хорошо.
— Мы здесь долго не пробудем?
— Только отдохнем.
— Обещаешь?
— Обещаю. Ладно. Холодно. — Он расстегнул свою летную куртку, распахнул. — Вот. Двойное тепло.
Опасливо покосившись в темноту, где под мешками бегали крысы, она легла на куртку, чувствуя, что коченеет от холода и страха. И еще ее беспокоило близкое соседство людей. Правда, собаки никого не насторожили, это верно, но если фермер захочет перед сном взглянуть на свое хозяйство, он может их обнаружить.
Ник поцеловал ее макушку.
— О'кей? — спросил он. — Мы тут ненадолго. Просто отдохнем.
— О'кей.
Она обняла Ника, впитывая его тепло. Стараясь не думать о крысах, она принялась фантазировать, что это их первое жилище, ее и Ника. Что это их первая брачная ночь, что-то вроде медового месяца. Комнатка маленькая, но лунный свет падает на красивые обои, с розовыми бутонами. На них висят эстампы и акварели с играющими собаками и кошками, а в нотах кровати спит Панкин.
На ней красивая ночная рубашка из бледно-розового атласа, с кружевами на вырезе и вдоль лифа. Волосы падают на плечи, а из ямки на ее горле, между грудями и за ушами пахнет розами. На нем темно-синяя шелковая пижама, и сквозь нее она ощущает его мускулы, его сильное тело. Он сейчас захочет делать это, он всегда хочет, и она тоже всегда хочет. Потому что он лежит так близко, такой красивый.
— Мэг, — сказал Ник, — лежи тихо. Не надо.
— Я ничего не делаю.
— Делаешь.
— Я просто прижалась. Холодно. Ты сказал…
— Мы не можем. Здесь нельзя. О'кей?
Она еще крепче прижалась к нему. Она ощущала Это в его штанах, несмотря на его слова. Он хотел ее.
— Мэг!
— Я только погреться, — прошептала она и погладила Его так, как он учил
— Мэг, я сказал, что нельзя! — яростно зашептал он.
— Но ведь тебе нравится, правда? — Она сжала Это рукой.
— Мэг! Отстань!
Она погладила Это ладонью.
— Нет! Черт побери! Мэг, отстань!
Она отпрянула, когда он оттолкнул ее руку, и на глаза ей навернулись слезы.