– Полагаю, его совершенно не беспокоит, станет ли эта история достоянием публики, лишь бы она не затронула Бредгар Чэмберс. Он бы с готовностью поделился этой информацией с прессой, если б ему гарантировали, что не укажут название школы, но поскольку на это и надеяться нечего, он пытается утаить правду хотя бы от тех, кто не связан непосредственно с делом.
– И все ради репутации своей драгоценной школы? – презрительно осведомилась Барбара.
– Ради себя самого. Локвуд не так глуп, Барбара. Все его будущее зависит от того, удастся ли ему сохранить свое доброе имя, свою репутацию, а и то, и другое полностью зависит от состояния дел в Бредгар Чэмберс.
– Так что если выяснится, что в убийстве виновен человек, которого сам Локвуд облек полномочиями…
– Ему будет нелегко объяснить свою ошибку совету попечителей.
– Его могут уволить? Впервые в истории Бредгар Чэмберс директор уходит в отставку, а не умирает на своем боевом посту?
– Можно и так сказать, – скупо улыбнулся Линли.
Джин Боннэми окликнула их с порога:
– Мы ждем вас, инспектор.
Если б наружный вид коттеджа не выдавал его возраст, его разоблачила бы кухня, с низким потолком, под которым, как в пятнадцатом веке, пересекались дубовые балки. Это помещение имело неправильную форму, окна без занавесок были утоплены в стены толщиной не менее двенадцати дюймов. Войдя в эту комнату, следователи словно отступили назад в прошлое, когда жизнь была отнюдь не столь комфортабельной и хорошо устроенной. Однако Линли показалось, что примитивный быт вполне устраивает Джин Боннэми. На очаге стоял большой котел, судя по запаху, с супом из свежих овощей. Хозяйка приостановилась, помешала свое варево почерневшей от долгой службы деревянной поварешкой и по узкому коридору с низким потолком провела полицейских в гостиную.
Эта комната находилась в полном распоряжении отца. В центре комнаты стоял огромный старинный портшез, его тяжелые парчовые занавески давно выцвели. На полках хранились воспоминания о службе в Гонконге: фотографии кораблей в гавани на закате, внушительная коллекция резного нефрита и еще одно собрание – резьба по слоновой кости. Даже большой камин был преображен в китайском стиле – на нем горделиво стоял дракон с картонной головой и телом из красного шелка. Такие твари возглавляют шествие при праздновании китайского Нового года.
В музейной атмосфере тем не менее ощущался тяжелый собачий дух. Виновник этой вони, черный седеющий ретривер со слезящимися от старости глазами развалился на одеяле поближе к электрическому теплу. Он лениво приподнял голову при виде Линли и Хейверс и со вздохом уронил ее на подстилку.
Полковник Боннэми сидел рядом с собакой в инвалидном кресле спиной к двери. Перед ним на журнальном столике стояли шахматные фигурки. Партия осталась недоигранной, второго игрока не было.
– Пришли следователи, папа, – окликнула его Джин.
– Черт бы их побрал, – отвечал полковник Боннэми. Речь его после всех инсультов оставалась внятной.
Дочь подошла к инвалидному креслу и решительно ухватила его за рукоятки.
– Конечно, папа, – ласково отозвалась она, разворачивая отца лицом к комнате и стараясь при этом не задеть шахматный столик.
Джин Боннэми предупредила посетителей о болезни отца, но не подготовила их к шокирующему зрелищу, которое являл собой старый вояка. Даже если б он не превратился в развалину, красавцем его назвать было бы трудно: из обоих ушей торчала длинная седая щетина, лысую голову испещрили большие темные пигментные пятна, похожие на лишаи, нос раздулся, левую ноздрю уродовала примостившаяся на ней бородавка. Долгая болезнь тоже не пошла на пользу его наружности. Паралич поразил левую сторону тела, мышцы лица навеки свела сардоническая усмешка, левая рука ссхолась в птичью лапку, ногти глубоко вросли в кожу. Хотя в электрическом камине докрасна раскалилась спираль, старик сидел перед ним в теплых ботинках, шерстяных брюках и толстой фланелевой рубашке, укрываясь мохеровым пледом.
– Прошу вас, инспектор, прошу вас, сержант, садитесь, – хлопотала Джин Боннэми. Убрав с дивана стопку газет, она вернулась к отцу и подкатила его кресло поближе к полицейским, потом принесла для себя плетеное кресло, стоявшее возле столика с шахматами, и села рядом с отцом, положив ладонь на подлокотник его кресла. Она так и не вымыла руки после работы в саду. Но рядом со скрюченной птичьей лапкой, в которую превратилась рука ее отца, ее собственная кисть казалась грубой и поразительно живой.
– Как вы связались с «Добровольцами Бредгара»? – начал разговор Линли. – Мистер Питт дал мне понять, что Мэттью был не первым учеником Бредгара, появившимся в вашем доме.
– Все остальные идиоты, – буркнул полковник, закашлявшись и хватаясь здоровой рукой за подлокотник кресла. Рука заметно дрожала.
– Папа бывает таким букой, – вступила в беседу дочь. – Да, папа, и даже не спорь. Сам знаещь. Я подумала, было бы хорошо, если б он мог общаться с кем-нибудь еще, а не только со мной. В церкви висело объявление насчет «Добровольцев Бредгара», я позвонила в школу и договорилась о помощи. Это было прошлой весной.
– Все они идиоты, кроме Мэтта, – повторил отец, не поднимая головы.
– У нас их перебывало шестеро или семеро. Всех возрастов, и мальчики, и девочки. Ни один не прижился, кроме Мэтта. Они с папой сразу поладили.
– Сегодня, – окрепшим голосом подхватил полковник, – сегодня он должен был прийти к нам, Джинни. Шахматы все еще стоят так, как мы их оставили в прошлый вторник. Как мы их оставили. А вы говорите, – тут он с усилием приподнял голову и поглядел на Линли серыми, проницательными глазами, – вы говорите – его убили. Убили?!
– Да. К несчастью. – Линли наклонился вперед. Он слышал, как сержант Хейверс быстро пролистывает свой блокнот. – Его нашли в Стоук-Поджесе. Его бросили там голым, со следами пыток на теле. Вся его одежда осталась в школе.
Полковник быстро обдумал услышанное.
– Кто-то из сотрудников, – заключил он. – Какой-нибудь затаившийся извращенец, прикидывающийся святее Папы Римского. Так вы считаете?
– Мы еще не пришли ни к какому выводу. Сперва дело выглядело так, словно Мэттью пытался удрать, ловил попутную машину и нарвался на садиста, который пытал его и, позабавившись, убил.
– Этот мальчик не стал бы убегать. Мэтт Уотли был настоящим борцом. – Старик попытался поудобнее натянуть прикрывавший колени плед. Дочь наклонилась помочь ему, подоткнула концы пледа ему под ноги. – Не в том смысле, какой они придают этому слову в школе. И тем не менее он был борцом.
– А в каком смысле?
Полковник Боннэми выразительно ткнул себя пальцем в висок:
– Он умел пускать в ход свои мозги.
– Вы были с мальчиком близки, – произнес Линли. – Он рассказывал вам о себе?
– Не было нужды рассказывать. Я и так все вижу.