Либби и не подозревала, в каком аду оказались все, кто был причастен к смерти маленькой Сони Дэвис. Ее рождение само по себе было испытанием, но любить ее — потому что они ведь любили ее, верно? — а потом потерять таким ужасным образом, да еще стать развлечением и предметом обсуждения всей страны, когда каждая подробность ее жизни и жизни всей семьи стала известна всем и каждому… Фу, думала Либби, как они вообще справились со всем этим?
Не слишком хорошо, если судить по состоянию Гидеона. Он слегка переменил позу, уткнувшись в колени лбом, и продолжал медленно раскачиваться.
— Гидеон, как ты себя чувствуешь? — спросила Либби.
— Теперь я не хочу помнить то, что я помню, — ответил он ей глухо. — Не хочу думать. Но не могу остановиться. Я вспоминаю. Думаю. О, как хочется вырвать мозг из головы!
— Скажешь, куда выбросишь, — я подберу, мне пригодится, — пошутила Либби. — Но может, начнем с того, что выбросим все эти бумаги в мусор? Ты всю ночь их читал? — Она нагнулась и стала собирать ксерокопии. — Неудивительно, что ты никак не можешь отвлечься от них.
Гидеон схватил ее за руку.
— Не трогай!
— Но ведь ты не хочешь думать…
— Нет! Я прочитал все от начала до конца и теперь хочу понять, как человек может продолжать существовать… хотеть существовать… Ты только взгляни на это, Либби. Нет, ты только взгляни. Теперь мне все стало понятно. И это понимание убивает меня.
Либби попробовала посмотреть на раскиданные листы глазами Гидеона. Из них он узнал свое прошлое двадцатилетней давности, и все это время его берегли от знания о том, как пережила его семья тот кошмарный период. С особой остротой она увидела почти неприкрытые нападки на его родителей, поняла, в каком свете представляются ему теперь его отец и мать. Его мать. Либби вдруг пришла в голову мысль, которая, несомненно, уже пришла и Гидеону: его мать могла уйти из семьи из-за этих самых газет. Она могла поверить написанному, тому, что она не подходит для роли матери. То есть только теперь Гидеон начинает понимать свое прошлое. Да уж, тут можно сорваться с катушек!
Не умея думать молча, Либби собиралась высказать все это Гидеону, но он неожиданно поднялся на ноги. Сделал два шага, покачнулся. Она подскочила и схватила его за руку.
— Мне надо еще раз увидеть Крессуэлл-Уайта, — сказал он.
— Кого? Того юриста?
Он заковылял из комнаты, нащупывая в карманах ключи. Образ Гидеона за рулем поверг Либби в ужас и заставил ее поспешить вслед за музыкантом. В прихожей она схватила с вешалки его кожаную куртку и по тротуару побежала за Гидеоном к его автомобилю. Рукой, дрожащей, как у древнего старца, он попытался вставить ключ в замок. Либби набросила ему на плечи куртку и сказала:
— Ты за руль не сядешь. Ты врежешься в кого-нибудь, еще не доехав до Риджентс-парка.
— Мне надо в Темпл.
— Отлично. Круто. Куда угодно. Только поведу я.
На протяжении всей поездки Гидеон молчал. Он просто смотрел вперед. Его колени судорожно постукивали друг о друга.
Он вышел из машины в тот же миг, как она выключила зажигание неподалеку от Темпла, и зашагал по улице. Либби закрыла машину и бегом пустилась за ним, догнав его только на другой стороне улицы, у самого входа в святую святых юристов.
Гидеон привел ее к зданию, в котором они были в прошлый раз, — к кирпичному дому с отделкой камнем, стоящему на краю маленького садика. Гидеон вошел в узкую черную дверь, по обе стороны от которой висели черные деревянные пластины с именами юристов, имеющих офисы внутри здания.
В приемной Крессуэлл-Уайта им пришлось подождать, когда в его расписании появится свободная минутка. Они молча сидели на черном кожаном диване, разглядывая персидский ковер на полу и медную люстру под потолком. Вокруг них непрестанно и тихо звенели телефоны; звонки принимали несколько служащих, работающих за столами напротив дивана.
Минут через сорок Либби, погруженная в глубокомысленную проблему изначального предназначения дубового комода (уж не ночные ли горшки в нем хранили?), услышала властный голос:
— Гидеон!
Она поднялась и вместе с Гидеоном увидела выходящего из дверей самого Бертрама Крессуэлл-Уайта. Он пришел, чтобы лично проводить их в свой угловой кабинет. В отличие от их предыдущего визита, о котором они договаривались заранее, кофе им не предложили, хотя камин горел, сражаясь со стылым воздухом, заполнившим кабинет.
Перед их появлением юрист был занят работой над каким-то документом. На мониторе компьютера до сих пор светился печатный текст, на столе лежали раскрытые шесть или семь томов, а также несколько папок, на вид очень старых. В одной из них лежала черно-белая фотография женщины. Это была блондинка с коротко стриженными волосами и плохой кожей, у которой на лице было написано: «Не связывайтесь со мной».
Гидеон увидел фотографию и спросил:
— Вы пытаетесь вытащить ее из тюрьмы?
Крессуэлл-Уайт закрыл папку, жестом указал своим посетителям на стулья рядом с камином и ответил:
— Будь моя воля и будь в нашей стране другие законы, она была бы повешена. Это чудовище. А все свое свободное время я посвящаю изучению таких чудовищ.
— Что она сделала? — спросила Либби.
— Убивала детей и бросала их тела в болота. Ей нравилось записывать на магнитофон их мучения. Перед тем как убить, она и ее приятель издевались над ними.
Либби сглотнула. Крессуэлл-Уайт глянул на часы с недвусмысленным выражением лица, но смягчил свое действие, обратившись к Гидеону со словами:
— Я слышал о вашей матери в новостях по радио. Глубоко сочувствую вам. Полагаю, ваш визит в какой-то степени связан с этим. Чем могу быть полезен?
— Мне нужен ее адрес.
Гидеон произнес это так, как будто всю дорогу от Чалкот-сквер только об этом и думал.
— Чей?
— Вы ведь должны знать, где она сейчас. Вы ее упрятали за решетку, так что вам должны были сообщить, когда ее выпустили, а я знаю, что она на свободе. Я пришел только за этим. За ее адресом.
Либби мысленно сказала ему: «Эй, Гид, поосторожней-ка здесь».
Крессуэлл-Уайт, очевидно, подумал примерно то же самое, только выразил это по-другому. Он свел брови и спросил:
— Вы спрашиваете меня про адрес Кати Вольф?
— Он у вас есть? Я уверен, что есть. Неужели ее отпустили, не сообщив вам, куда она направляется?
— Зачем вам нужен ее адрес? Не примите мои слова за подтверждение того, что он мне известен.
— Ей кое-что причитается.
Либби подумала: «Ну, это уж совсем через край». Тихо, но настойчиво она шепнула ему:
— Гидеон, что ты! Это же дело полиции, не твое.
— Она вышла из тюрьмы, — продолжал Гидеон, обращаясь к судье, как будто Либби ничего не говорила. — Она вышла из тюрьмы, и ей причитается. Где она?