— Мне рассказали о… — произнесла она.
— Да, — ответил он.
— И что ты…
Он мотнул головой. Она прикоснулась к его руке:
— Мой дорогой.
Потом он подошел к матери. Его сестра Джудит подвинулась, уступая ему место на диванчике.
— Поезжай домой, — сказал он. — Нет никакой нужды, чтобы ты сидела здесь час за часом, мама. Гостевая комната свободна. Дентон в Нью-Йорке, то есть еду готовить некому, но ты можешь… на кухне… Я помню, там что-то было. Мы ведь сами пытались вести хозяйство, так что в холодильнике стоят какие-то картонки.
— Нет, я и здесь неплохо устроилась, — негромко возразила леди Ашертон, — Мы все здесь неплохо устроились, Томми. Нам ничего не нужно. Мы поели в кафе. И Питер принес всем кофе.
Линли глянул на младшего брата. Питер по-прежнему не мог смотреть ему в глаза дольше чем секунду. Он понимал. Ведь глаза тоже говорят. Они видят и говорят. Линли и сам с трудом выносил присутствие брата.
— Когда приедет Айрис? — спросил Линли. — Кто-нибудь знает?
Мать покачала головой.
— Она сейчас неизвестно где. Не представляю, сколько пересадок ей придется сделать. Мы даже не в курсе, села ли она в самолет. Все, что она успела сказать Пенелопе, — что она уже едет и будет здесь, как только сможет. Но как попасть сюда из Монтаны? Я даже не знаю, где находится Монтана.
— На севере Штатов, — сказал Линли.
— Путь неблизкий. Перелеты займут кучу времени.
— Да. Но какая разница?
Мать взяла его за руку. У нее была теплая, но сухая ладонь, что казалось ему необычным сочетанием. И еще она была очень мягкой, и это тоже было странно, потому что она любила возиться в саду и играла в теннис каждый день, когда позволяла погода, играла круглый год, так почему же у нее до сих пор такие мягкие руки? Боже праведный, почему его это волнует?
Оставив Дебору на другом конце комнаты, к Линли подошел Сент-Джеймс.
— Я говорил с полицией, Томми, — сообщил старый друг. Он бросил короткий взгляд на леди Ашертон и спросил: — Ты не хотел бы…
Линли поднялся и первым вышел за дверь, в коридор. «Готов узнать все худшее», — всплыла откуда-то строчка. Из какой-то песни? Нет, вряд ли.
— В чем дело? — спросил он.
— Полиция теперь знает, куда он отправился после выстрела. Не откуда пришел, хотя работают и над этим, но куда он пошел потом. То есть куда пошли они, Томми.
— Они?
— Похоже, их было двое. Оба мужчины, судя по всему. Пожилая женщина выгуливала собачку в конце Уэст-Итон-плейс. Она как раз вывернула из-за угла с Чешем-стрит. Ты представляешь, где это место?
— Что она видела?
— Расстояние было довольно большое. Два человека выскочили на перекресток со стороны Итон-террас. Они как будто заметили женщину и сразу же нырнули в переулки. Там у кирпичного забора стоял припаркованный рейнджровер. У него на капоте появилась вмятина. Полиция Белгрейвии считает, что эти парни вскочили на рейнджровер и перепрыгнули через забор в сад. Ты знаешь то место, о котором я говорю?
Да, он знал это место. Позади кирпичной стены тянется полоса садиков, каждый из которых тоже огорожен забором. Они принадлежат жильцам Кадоган-лейн, которая в свое время представляла собой конюшни, как и десятки других переулков в районе, принадлежавшие внушительным поместьям поблизости. Потом эти конюшни были переоборудованы в гаражи, а гаражи впоследствии превратились в жилые дома. Вся округа состояла из сложного переплетения улочек и переулков. Здесь легко можно было скрыться от излишне любопытного взгляда. Или убежать от преследования.
— Это еще не все, Томми, — сказал Сент-Джеймс.
— Что еще? — спросил Линли.
— Девушка, работающая няней в одном из домов на Кадоган-лейн, сообщила в полицию о взломе, вскоре после того, как Хелен… вскоре после того. Примерно через час. Она сейчас дает показания. Она была в доме, когда туда вломились.
— Что уже известно?
— Только то, что кто-то проник в дом. Но если это связано — а я уверен, это должно быть связано — и если те, кто проник в дом, вышли оттуда через переднюю дверь, тогда нас ожидают хорошие новости. Потому что на одном из домов Кадоган-лейн установлены камеры скрытого наблюдения, и на них видна вся улица.
Линли смотрел на Сент-Джеймса. Он отчаянно хотел, чтобы эти сведения взволновали его, потому что их значение было ему понятно: если потревоживший покой няни взломщик вышел из дома в нужную сторону, то есть шанс, что его засняли видеокамеры. И если его засняли камеры, то это большой шаг вперед к свершению правосудия. Но какое значение имеет правосудие теперь, когда ничего не изменишь?
Однако он кивнул. От него ожидали этого.
Сент-Джеймс продолжал:
— И это еще не все, Томми. Этот дом с няней находится на приличном удалении от помятого рейнджровера в переулке.
Линли старательно думал, что следует из этого факта. У него не было никаких идей.
Тогда Сент-Джеймс рассказал дальше:
— Их — дом и машину — разделяют восемь или девять садов. Это означает, что тот, кто перепрыгивал через стену, где стоял рейнджровер, должен был продолжать в том же духе — перелезать через один забор за другим. Так что сейчас полиция Белгрейвии обыскивает все эти сады. Там обязательно должны быть улики.
— Понятно, — сказал Линли.
— Томми, они обязательно что-нибудь найдут. И довольно скоро.
— Да, — сказал Линли.
— Как ты? В порядке?
Линли задумался над вопросом. Снова посмотрел на Сент-Джеймса. «В порядке». Что значит это выражение? Дверь открылась, и вошла Дебора.
— Ты должна поехать домой, — сказал Линли. — Ты больше ничего не можешь сделать.
Он понимал, как прозвучали его слова. Он понимал, что она неверно истолкует их, услышит обвинение, которое там было, хотя направлено было не на нее. Но когда он видел ее, то сразу вспоминал, что она последней видела Хелен, последней слышала, как Хелен говорит, последней смеялась вместе с ней. И он не мог вынести этого слова «последней». Точно так же, как не выносит теперь слова «первый».
— Если ты так хочешь, Томми, — сказала Дебора. — Если тебе это поможет.
— Поможет, — сказал он.
Она кивнула и пошла забрать свои вещи. Линли сказал Сент-Джеймсу:
— Я сейчас иду к ней. Хочешь со мной? Я знаю, ты не видел…
— Да, — ответил Сент-Джеймс — Я хотел бы пойти с тобой, Томми.
И они пошли к Хелен. Она казалась маленькой по сравнению с приборами, которые поддерживали ее в статусе матки. Она казалась ему восковой куклой — все еще Хелен, но уже и не Хелен, больше не Хелен. А в это время внутри ее, неизлечимо поврежденный, но кто знает, насколько сильно…