— Я берегу от воды порез, — сказал Робсон. — Это не противозаконно, я надеюсь?
— Он порезался, — сказала Барбара Нкате. — Как это случилось, доктор Робсон?
— Что?
— Как вы порезались? Позвольте-ка нам взглянуть, кстати. Сержант Нката, между прочим, почти что эксперт по порезам, как вы и сами, наверное, догадались по его лицу. Свой порез он заработал… Как ты его заработал, Уинни?
— В драке, — ответил Нката. — Ножевой. То есть у меня был нож. А у того парня бритва.
— Ой, вот больно-то было! — воскликнула Барбара и снова повернулась к Робсону: — Так как, вы говорите, порезались?
— Я не говорил. И по-моему, вас это не должно касаться.
— Ну, вряд ли вы поранились, подрезая на зиму розы, потому что сезон не совсем подходящий для этого, верно? Значит, было что-то другое. Что?
Робсон ничего не говорил, но теперь, когда он сидел за столом без резиновых перчаток, его руки оказались на виду. То, что он называл порезом, на самом деле было царапиной, и даже не одной. Судя по розовой новой коже, царапины были глубокими и, вероятно, инфицированными, однако дело шло на поправку.
— Не могу понять, доктор Робсон, почему вы отказываетесь ответить на такой простой вопрос? — спросила Барбара. — Что происходит? Язык проглотили?
Робсон облизнул губы. Он снял очки и протер их тряпочкой, которую достал из кармана. Психолога никак нельзя было назвать глупцом. Как минимум, он чему-то научился, пока общался с психически нездоровыми преступниками.
— Понимаете ли, — подхватил эстафету Нката, — мы с констеблем так смотрим на дело: заключение ваше может быть полной лажей, и нам приходится полагаться только на ваше слово, что это не так.
— Как я уже говорил, если мне вы не доверяете…
— И нам тут пришло в голову — констеблю и мне, — что мы можем до упаду бегать в поисках человека, который подходит под ваше описание. Но что, если — так подумали мы с констеблем, потому что иногда мы думаем, знаете ли, — что, если тот человек, который нам действительно нужен, придумал способ заставить нас думать, будто нам нужен кто-то совсем другой? Если бы нас… — Он обернулся к Барбаре: — Что там было за слово, Барб?
— Ввели в заблуждение, — подсказала она.
— Ага. Если бы нас ввели в заблуждение по поводу того, как он выглядит, когда на самом деле он выглядит совсем иначе? Мне так кажется, что тогда убийца мог бы продолжать заниматься любимым делом, зная, что мы тем временем ищем человека, вовсе на него не похожего. Вот было бы умно с его стороны, а?
— Вы хотите сказать…
Лицо Робсона по-прежнему блестело. Но кардиган он упорно не снимал. Должно быть, набросил его перед тем, как впустить их в квартиру, подумала Барбара. Он хотел спрятать руки.
— Царапины, — стала рассуждать она вслух. — Всегда так долго заживают. Кто же вас так поцарапал, доктор Робсон?
— Послушайте, — сказал он, не выдержав ее настойчивости, — у меня есть кошка…
— Уж не Мэнди ли? Такая милая сиамская кошечка? Любимица вашей матери? Сегодня, когда мы с ней познакомились, она страшно мучилась от жажды. Но я позаботилась об этом, так что вы за нее не волнуйтесь.
Робсон молча выслушал эту информацию.
— Знаете, где вы ошиблись с Дейви Бентоном? Вы не приняли в расчет, что он окажется таким борцом, — продолжала Барбара. — Да и кто бы мог подумать, он ведь не выглядел боевым мальчишкой. Он такой же, как его братья и сестры, то есть вылитый ангелочек, да? Он выглядел таким свежим. Таким нетронутым. Так и хочется отведать этой свежатинки. Я почти понимаю, почему больной подонок вроде вас захотеть пойти немного дальше и изнасиловать его, доктор Робсон.
— У вас нет ни единой улики, чтобы выдвигать подобные обвинения, — сказал Робсон. — И я предлагаю вам покинуть мою квартиру незамедлительно.
— Да что вы говорите? — делано удивилась Барбара. — Уинни, доктор хочет, чтобы мы ушли.
— Боюсь, это никак невозможно, Барб. Без его ботинок мы никуда не уйдем.
— А, точно. Между прочим, на месте преступления осталось два ваших следа, доктор Робсон.
— Даже сто тысяч следов ничего бы не значили, и вам это прекрасно известно, — заявил ей Робсон. — Как по-вашему, сколько людей ежегодно покупают одинаковую обувь?
— Миллионы, наверное, — сказала Барбара. — Но только один из них оставил свой след рядом с телом — мы сейчас говорим о Дейви, доктор Робсон, — под ногтями которого обнаружена ДНК. Это будет ваша ДНК, я полагаю. Не зря же он так славно вас поцарапал. Да, и ДНК кошки тоже, кстати. Это тоже пригодится. Так что вам будет очень трудно отговориться от причастности к этому убийству. — Она подождала, какой окажется реакция Робсона, и дождалась: его адамово яблоко дрогнуло. — Вам будет интересно узнать, что на теле Дейви найден кошачий волос, — сказала она. — Когда мы свяжем его с маленькой горластой Мэнди — о, эта сиамская штучка поднимает просто адский вой, когда хочет пить, — вам конец, доктор Робсон.
Робсон молчал. Отлично, думала Барбара. У него оставалось все меньше и меньше аргументов. Да, он подстраховался, подбросив следствию подкорректированный портрет убийцы, а когда поменял «Колосс» на МИМ, то вместо имени назвал Барри Миншоллу лишь номер двадцать один шестьдесят. Но на фирменном бланке психиатрической клиники для преступников, в самом его верху, был указан телефон, заканчивающийся на эти четыре цифры: два, один, шесть и ноль. Чтобы дозвониться до клиники, легковерные инспекторы Тупицы (а именно они, по убеждению доктора Робсона, работали в столичной полиции) должны были набрать именно их.
— Двадцать один шестьдесят, доктор Робсон, — сказала она. — Мы попросили Барри Миншолла, известного вам как Снежок, некоторое время пожить в участке на Холмс-стрит. И недавно навестили его там, чтобы показать вот это. — Она положила перед ним фотоснимок Робсона и его матери, который обнаружила в квартире Эстер Робсон. — Наш Барри — то бишь ваш Снежок, помните? — вертел его и так и сяк, но все равно приходил к одному и тому же выводу. Это тот самый парень, которому я сдал с рук на руки Дейви Бентона, так он нам говорит. И было это в гостинице «Кентербери», что на Лексем-гарденс. Кстати, на карточке регистрации должны сохраниться очень интересные отпечатки пальцев, а администраторы будут только рады…
— Нет. Послушайте меня. Я не…
— Ну конечно. Я так и знала, что вы не…
— Вы должны понять…
— Замолчите, — сказала Барбара.
Она рывком встала из-за стола, не желая больше находиться с ним рядом, и вышла из кухни. Удовольствие зачитать Робсону его права она предоставила Уинстону Нкате. После чего отвратительный негодяй был арестован.
Сначала Он смотрел с другой стороны улицы. Пока Он ехал сюда, прошел дождь, и теперь свет уличных фонарей перед больницей отражался на тротуаре. Он рассыпался на золотистые сполохи, и если прищуриться, то можно было подумать, что в город вернулось Рождество: золото отраженного света и красные стоп-сигналы проезжающих мимо машин.