И Жора купил для них дачу. Зоя была готова его убить. Она посчитала, что это слишком щедрый подарок, ею не заслуженный. Домик был маленький, и участок маленький, но зато двум одиноким женщинам под силу было его поднять. Жора так и сказал:
– Я знал, что больше ты не примешь.
Зоя пообещала, что расплатится с ним при первой же возможности. А ночью она горько плакала, потому что знала: такая возможность ей вряд ли представится. Вот если бы она была красавицей... Она сама пугалась этих мыслей: отблагодарить его по-женски. Связь с Жорой казалась ей кощунством. Даже если бы ее тело было совсем другим, красивым и стройным. Все равно нельзя.
Однажды назло Жоре она переспала с бородатым электриком, менявшим в доме проводку. Электрик был пьян, Зоя зла на себя, а еще больше на Жору за то, что он есть, за то, что ворвался в ее жизнь со своим благородством и красивым мускулистым торсом и мучает ее теперь. В общем, она не осталась старой девой именно благодаря Жоре. Грехопадение привнесло в ее картины нечто новое, они словно обрели, наконец, плоть, в них появилась женская стать. Жора это заметил и опять ее хвалил. Зоя краснела и от удовольствия, и оттого, что он был легко, по-летнему одет, его ноги тоже были мускулистые и очень красивые. Она мысленно примеривала их на свою новую картину, в стайку берез на лесной опушке, и тихо млела.
Вот уже пять лет она страдала. Она, как преданная собака, ела у него с руки, втайне мечтая убить, чтобы никому не достался. Но когда Жора уезжал, корила себя за эти мысли и готова была на все, лишь бы он приехал опять. Это наполняло ее жизнь страданием, следовательно, вносило в нее гармонию. У Зои были свои представления о счастье. Она предпочла бы Голгофу персональной выставке в ЦДХ. Жора наполнял ее жизнь смыслом, а ее картины светом. Поэтому Зоя искренне считала себя счастливой, а Жору своим божеством. Отдать его она смогла бы только какой-нибудь богине. Но, по счастью, Жора не заговаривал о женитьбе.
Вторым подарком судьбы была женщина. Это случилось через год после знакомства с Жорой. Зоя пыталась продать свои картины где только можно, Ольга Афанасьевна даже ездила с ними в Москву, где по ее словам, публика была богаче и не так жалась. Однажды на уличном вернисаже к Зоиным картинам подошла женщина. Она была очень красива и хорошо одета. С сомнением взглянув на толстуху в пальто из плащовки и в войлочных сапогах на слоновьих ногах (уже было холодно, середина ноября), красавица спросила:
– Это вы писали?
– Дочка моя балуется.
– У вашей дочери настоящий талант, – похвалила красавица.
– Из таланта каши не сваришь, – пробурчала Ольга Афанасьевна. – Непутевая у меня дочка, вся в папашу уродилась.
– Ее отец тоже был художником?
– Пьянью подзаборной он был! – вскипела Каретникова. – Швалью и рванью!
– Сколько вы хотите за картины?
– За которую?
– К примеру, вот за эту, – красавица указала на пейзаж, где по всему холсту стелились могучие ветви согнутого порывом ветра дерева.
– Уж больно мрачная. Зачем она вам? – нахмурилась Ольга Афанасьевна. – Возьмите вот эту, с елочкой, она покрасивше и не такая дорогая. Сто долларов, – сказала она после паузы.
– Странный вы продавец, – рассмеялась женщина. – Как вас зовут?
– Каретникова я.
– А имя-отчество?
– Ольга Афанасьевна.
– Вот что, Ольга Афанасьевна... Приходите завтра по этому адресу...
Красавица достала из сумочки блокнотик в золотом переплете и, быстро написав что-то на листке, вырвала его и сунула толстухе.
– Это зачем?
– У меня картинная галерея. Я выставлю там работы вашей дочери и попытаюсь их с выгодой продать. Процент возьму небольшой, мне сдается, что вы нуждаетесь. Вам есть где ночевать? Я могу порекомендовать вам недорогую гостиницу и оплачу номер. Вы согласны? Зачем вам стоять весь день на холоде, да и цену вы называете смешную, – благодетельница указала на прилепленную к одной из рам бумажку. – Еще один ноль не мешало бы дорисовать. Художник пишет примерно одну картину в месяц, и ее продажей он должен покрывать все расходы за тот же срок. Я этим займусь. Я вам даже выдам аванс.
Ольга Афанасьевна от избытка чувств разревелась.
Красавица не подвела. С этого дня она взялась покровительствовать Зое, которую искренне считала гениальным художником. Теперь из Москвы им регулярно поступали деньги. Как и обещала галеристка, тридцать тысяч в месяц. Сама Зоя благодетельницу ни разу не видела. Если честно, боялась. По словам матери, это была такая важная и красивая дама, каких только в кино показывают. Зоя умерла бы со стыда рядом с ней в своем платье, похожем на мешок из-под картошки, со своими огромными короткопалыми лапищами, в которых тоненькая колонковая кисть казалась игрушечной. Красавица на знакомстве и не настаивала. Она говорила Ольге Афанасьевне, что всячески продвигает Зою среди своих богатых знакомых и искренне надеется на успех. Но есть проблемы.
– К ней должны привыкнуть, – говорила благодетельница. – И нужна хорошая пресса. К сожалению, ваша дочь пишет пейзажи, причем ее стиль далек от современных тенденций в живописи. Это так называемый фотореализм. В такой манере работали Шишкин, Поленов, Левитан. Я даже нахожу в ее картинах влияние барбизонской школы, хотя сама она вряд ли знает об этих художниках. Каро, Милле, Дюпрэ... Предтечи импрессионизма. Ведь это было очень-очень давно, аж в девятнадцатом веке. Сейчас такие картины не в моде, галеристы с презрением говорят, что их вполне можно заменить фотообоями. Зачем месяцами корпеть над тем, с чем за какой-нибудь час справятся обычный фотоаппарат и принтер? Сейчас модно самовыражение. Неважно, что ты пишешь, лишь бы это было ни на кого не похоже и ни на что. У вашей дочери, без сомнения, есть свой стиль, но она, как бы это сказать, слишком честная.
Все эти непонятные слова приводили бывшего маляра-штукатура в трепет. Ольга Афанасьевна все никак не могла их запомнить и внятно пересказать Зое суть речей ее благодетельницы.
– Несовременная ты, – сопя, говорила мама, и Зоя думала, что ее ругают.
Она все гадала, как же ей отблагодарить этих двух замечательных людей, которые так носятся с ней, слонихой бездарной? Зоя искренне считала, что так, как она, может каждый. Еще одно свойство настоящего таланта.
... В этот день случилась неожиданная радость: приехал Жора. Зоя увидела, как он идет от своей сверкающей машины к их калитке, высокий, широкоплечий, золотистый от загара, и сердце сначала замерло сладко, а потом стало биться с бешеной скоростью.
– Здравствуй, Зоя! – улыбнулся он, подойдя к крыльцу, на котором она стояла, не в силах двинуться с места, и ее сердце опять остановилось.
Она уже привыкла к тому, что в его присутствии то дышит, то не дышит, то улыбается во весь рот, а то ревет белугой. Впрочем, слезы она старалась сдерживать.
– Что-то случилось?