Утро
Зоя заметно огорчилась, когда узнала о его планах на выходные:
— Ох, Ванечка, что ж они там, совсем не понимают, что ли? Человек еще от болезни толком не оправился, а они уже нагружают! Я Владлен Илларионовичу при встрече непременно скажу!
— Не надо, Зоя, — попросил он.
— Как это не надо? Как не надо? И зачем ты только вернулся туда, на эту работу?
— А куда? — Такая в голосе прозвучала тоска! — Куда? Я же не знаю!
Зоя только вздохнула тяжело и пошла мыть посуду. Это было вчера вечером, а сегодня он встал очень рано, в шесть часов. Надо было пробежаться до парка и обратно, сделать комплекс упражнений, потом пойти на стоянку и забрать наконец оттуда свою машину. За неприятные дела надо браться сразу, не откладывая в долгий ящик. К неприятному делу он почему-то отнес посещение офиса торгово-закупочной фирмы «АРА».
— Уж в субботу-то можно и отдохнуть, — проворчала Зоя, увидев, что он надевает спортивные трусы. — Что ж ты, Ванечка, так себя изводишь!
Он не изводил, просто бежал. За последнюю неделю втянулся, окреп. Да и взгляды прохожих перестали смущать. Ничего, привыкнут. И это пройдет. Вэри Вэл умный, и философия его не так уж и плоха. Жить надо словно бы под стеклянным колпаком, никаких отрицательных эмоций ни туда, ни оттуда не пропускать и четко отделять себя от неприятностей окружающего мира…
Хоп! Колпак треснул. Он вспомнил про пистолет. Ружье, которое все-таки стреляло. Но где же пуля? Плохое предчувствие, тут никакой колпак не поможет. Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет…
— Добрый день!
— Здравствуйте, — буркнул. Он что, живет здесь, этот охранник?
— У меня вчера был выходной. Я через день.
— Очень приятно. Я забираю машину.
— Жаль.
— Отчего же?
— Привык. И к вам, и к машине. Все ж таки развлечение. — Охранник зевнул. — Скучно здесь. Паршивая работа. Вроде и делать ничего не надо, только часы считать. Отдежурил — денежки получил. А ощущение такое, что жизнь мимо проходит. Ты здесь топчешься на одном месте, топчешься, как дурак, а она проходит.
«Тоже мне, философ! Все нынче стали философами, каждый под свое существование научную базу норовит подвести. Не жизнь, а сплошной симпозиум».
— Так и не нашли?
— Что?
— Хозяина?
— Хо… Нет, не нашли.
— Шлепнули, наверное, — снова зевнул охранник.
— И не жалко?
— Кого?
— Человека.
— А такие еще есть?
Богатые тоже плачут. Только, глупые, рыдали бы взахлеб, на публике. Садились бы в свои черные «Мерседесы» и громко при этом рыдали. Кушали бы черную икру ложками, захлебываясь горючими слезами. И в постели с длинноногими красотками стонали бы не от наслаждения, от тоски. Плачьте, богатые, плачьте! Громче плачьте! Население к вам очень внимательно прислушивается.
Он открыл дверцу машины, чувствуя в глазах соленую влагу. Впрочем, никто не знает, что это его «Мерседес».
Сел за руль, повернул ключ в замке зажигания. Совершенно не помнил, как водить эту машину, но в действие словно вступил автопилот. Руки все делали сами. Чего ж проще? Коробка автомат, везде напихано электроники. Сама ж едет, надо только руль пальчиками аккуратно придерживать. Он с гидроусилителем, этот руль. Кнопочка там, кнопочка тут. Вспомнит, все вспомнит.
Стекла у «Мерседеса» тонированные. Очень предусмотрительно, потому что на машину косятся. Но разве узнаешь, кто в ней едет? Разве следователь Мукаев? Нет, это Иван Александрович Саранский, на что есть соответствующий документ.
Моя машина. Душу дьяволу продашь за такую машину! Может, и продал? Черт, а пистолет! Почему оставил его в машине?! Спина покрылась холодным потом. Впереди стационарный пост ГАИ. Что там у них сегодня? «Вихрь-антитеррор», операция «Сирена», месячник по борьбе с пьянством? Глупец! Как же он раньше выкручивался? Деньги? Но сегодня денег нет. Нечем отмазаться. Пронесет — не пронесет? Ну почему, почему не отнес домой пистолет? Боится до него дотрагиваться. А в тюрьму сесть не боится.
В голову пришла спасительная мысль о том, что есть еще документы следователя Мукаева. И разрешение на ношение оружия наверняка есть тоже. Только какой пистолет его, тот или этот? Тот — имеется в виду найденный в доме Сидорчука. Так какой же?
Все-таки остановили. Еще бы! Такой лакомый кусок!
— Инспектор ГАИ старший сержант Михайлов. Документики ваши разрешите?
Из машины не вылез, ноги дрожали. Опустил стекло, протянул доверенность, права. Думал только о пистолете в «бардачке».
— А что у вас с лицом?
— Кошка. Дикое животное. — Очень кстати вспомнил рассказ Алеши Мацевича. — Понимаете, ангорские кошки, они злые. Пришел сантехник кран в кухне чинить, а она набросилась. Ревнивая очень. Пока оттаскивал, она и…
— Жены, что ли, нет?
— Почему нет? — растерялся.
— Кошка ревнивая. Прямо как баба. Что ж, бывает.
Вылезти пришлось, пошли проверять на угон. Пост стационарный, и компьютер у них имеется. Делают запрос. Хорошо, что загар, а то бы лицо казалось зеленым. А так просто пепельное. Зачем рискнул? Ведь не помнит же толком ничего про эту машину! И денег нет. В том смысле, что таких денег.
— Все в порядке, можете ехать.
— Машина в угоне не числится? — спросил хрипло и тут одернул себя: дурак!
Старший сержант Михайлов посмотрел удивленно.
— То есть я хотел сказать, похожая машина.
— Похожая всегда числится. Это ж «Мерседес»! Воруют почем зря. Дорогая штучка.
— Да-да. Так я могу ехать?
— Можете. С вашей машиной все в порядке.
Интересно, каким образом в порядке? Неужели никого не интересует, откуда у следователя прокуратуры Мукаева черный пятисотый «Мерседес»? Не дядюшкино же наследство из Америки!
«Все в порядке с вашей машиной». С ним зато не в порядке. Полтора месяца назад он упрямо шел по этой дороге пешком, усталый, измученный, больной. Но шел. Куда? В офис на Волоколамском шоссе?
Сверился с картой Москвы, которую нашел в машине. Ближе к городу почувствовал себя увереннее. Более того: постепенно вспоминал дорогу. Конечно, он бывал в Москве. А почему нет? Говорят, учился здесь несколько лет в юридическом институте. Наверное, с девушками по городу гулял, ездил на такси, в киношку бегал. Тогда еще «видаки» были редкостью. Город знаком. И въезд в него знаком, и развилка. Кажется, первый раз увидел это из окна рейсового автобуса. И сразу же решил для себя: «Я буду здесь жить». Красиво, черт возьми! А теперь еще больше красиво.