– Вспомните, кто был на сцене в тот момент, когда Морозов нанес свой удар. Там должны были находиться король, королева, Гамлет, Лаэрт, Озрик и Горацио. Кто еще по сценарию? Кто еще стоял рядом с вами на сцене?
– Вельможи, – вспомнил Полуяров, – двое вельмож и двое стражников. Все четверо – наши актеры.
– Где стояли стражники? Рядом с вами?
– Нет. В разных концах сцены. Они как бы очерчивали действие по замыслу Эйхвальда.
– А вельможи?
– Недалеко от нас. Один стоял около короля, а другой – рядом с Лаэртом. Был как бы его секундантом, если не считать меня. А рядом с Гамлетом был Горацио.
– Кто из актеров был рядом с королем?
– Анзор Ивардава. Он молодой, но тучный, и его загримировали под старика.
– А второй вельможа?
– Алексей Фишкин. Ему уже под шестьдесят, скоро на пенсию. Он играет таких благообразных стариков. Недавно сыграл Фирса…
– Но Фирс у Чехова не благообразный старик, – возразил Дронго. – Значит, на сцене были еще двое вельмож? А куда вы вынесли рапиры?
– На маленький столик, рядом с занавесом, – ответил Полуяров.
– Давайте по порядку. В тот вечер вы лично взяли связку рапир у Ханларова?
– Нет, – ответил актер, – они уже лежали на столике, за кулисами. Ханларов принес их еще в начале спектакля. Там были алебарды и рапиры. Их забирали все, кто участвовал в спектакле.
– Алебарды тоже, – вспомнил Дронго, – все правильно. Я совсем забыл про алебарды. Первый акт – стражники, тень отца Гамлета… Значит, они лежали на столе?
– Да. Несколько штук. Стражники забирали алебарды, когда выходили на сцену, и оставляли их на столике, когда возвращались обратно за кулисы. А связку рапир Ханларов принес немного позже. Я вынес несколько рапир, и среди них оказалась та самая, которую взял Гамлет. Вернее – Марат Морозов.
– Подождите, – нахмурился Дронго, – что-то не совсем получается. Давайте снова. Рапиры и алебарды лежали на столе. И вы взяли несколько рапир, когда выходили на сцену в заключительном акте. Правильно? Не две и не три?
– Да, конечно.
– Сколько?
– Пять или шесть. Точно не помню.
– Ты понимаешь, чего мы не учитывали с самого начала? – взволнованно спросил у Эдгара Дронго. – Здесь не могло быть заточенной рапиры. Ее не могли поменять ни в шкафу, ни заведующий реквизитом Аствацатуров, ни рабочий Ханларов, ни актер, игравший Озрика. Он не давал заточенную рапиру Гамлету. У нас были ложные предпосылки. Нам казалось, что заточенная рапира попала в связку рапир, и потом ее случайно достали оттуда. Но убийца был гораздо умнее, чем мы предполагали, – ведь Озрик мог вытянуть из связки незаточенную рапиру. И он должен был дать две рапиры Гамлету и Лаэрту. А остальные остались на столе. Правильно?
Вейдеманис кивнул. Полуяров смотрел на них, не понимая, что именно происходит.
– Да, – помедлив, испугался он, – все правильно.
– Стражники точно не подходили к вам? – переспросил Дронго.
– Нет, не подходили, – убежденно ответил Полуяров.
– Ваш спектакль кто-то записывал на пленку?
– Нет. Даже фотографировать не разрешают, чтобы не отвлекать актеров. А спектакль был записан на пленку еще зимой, когда его хотели выдвинуть на Государственную премию.
– Теперь мне все ясно. У меня осталось еще несколько вопросов. Как вы относитесь к актрисе, сыгравшей Офелию?
– К Лене Невзоровой? Очень хорошо. Нормальная девочка, неплохо играет. А почему вы спрашиваете?
– Нет, не к Невзоровой. Ведь в тот вечер играла Рогаткина?
– Она играет в спектакле реже, – не очень уверенно ответил снова испугавшийся Полуяров.
– Но в тот вечер играла именно она, – настаивал Дронго.
– Да. Но она играет гораздо реже.
– Почему?
– Не знаю. Это решает главный режиссер. Все роли играют конкретные актеры, а Офелию – две актрисы. Наверное, ему так удобнее.
– Потому что Рогаткина его протеже?
– Я этого не говорил, – выдохнул Полуяров. – Просто две актрисы играют эту роль. Вы спросили про Офелию, и я думал, что вы спрашиваете о Лене Невзоровой.
– Оставим Невзорову в покое, – предложил Дронго, – вы ведь прекрасно знаете, что Светлану Рогаткину в этот день поставили на спектакль, сменив Елену Невзорову. Было такое?
– Да. Их поменяли.
– Почему? Только не отводите глаза и не лгите. Почему одну актрису сменили на другую?
– Потому… потому… Светлана более общительный человек, легче идет на все контакты, – пояснил Полуяров, осторожно выбирая слова.
– В том числе и с главным режиссером, – продолжал давить Дронго.
– Она пользуется его поддержкой, – нерешительно подтвердил Полуяров.
– Зайдель тоже оказывал ей покровительство?
– Она многим нравится.
– Кому еще?
– Просто я сказал, что она многим нравится как красивая молодая женщина.
– Кому еще? – повторил свой вопрос Дронго, уже с нажимом.
– Я знаю, что она нравилась Морозову, Шункову… Даже ее преподаватель Сказкин говорил, что она очень симпатичная девочка, и рекомендовал ее Эйхвальду.
– Ладно. Давайте закончим на этом. Спасибо. Вы можете идти.
Полуяров поднялся и буквально выбежал из комнаты.
– Я не совсем понял про алебарды, – сказал Вейдеманис. – У тебя появилась новая идея?
– Алебарды – это такие топоры с длинной рукояткой, – задумчиво сказал Дронго, – и понятно, что они были в реквизите. Никто не станет носить такие штуки по улицам города. А рапиру вполне могли принести. Ты помнишь, что Арам Саркисович сказал нам про рапиру, которой нанесли укол Зайделю. Он был уверен, что это не его рапира, на ней не было его насечек. Значит, ее заменили.
– Это понятно. Он нам так и сказал. Я не совсем понимаю, что именно тебя взволновало. Кто-то принес рапиру и положил ее в шкаф, в связку незаточенных рапир. И нам нужно узнать, кто это сделал.
– Нет, – убежденно ответил Дронго, – все было совсем иначе. Убийство было идеально задумано и мастерски осуществлено. Дело в том, что убийца, во-первых, должен был видеть сцену смерти короля несколько раз, чтобы продумать свой план. И во-вторых – а это самое главное, – у меня есть конкретные подозреваемые в этом преступлении. Теперь уже есть.
– Тогда поясни мне, что ты об этом думаешь.
– Рапира не могла лежать среди других клинков, – возбужденно пояснил Дронго, – ведь даже по статистике она могла не попасть в число тех двух рапир, которые выдал Озрик Лаэрту и Гамлету для боя. Она была в связке, но ведь ее нужно было дать. И убийца вытащил ее из связки, положив отдельно для Озрика. Но тот перепутал – допустил небольшую ошибку. Заточенная рапира оказалась сначала у Гамлета, а тупая у Лаэрта. У Шекспира вся сцена гениально прописана. Вино, предназначенное Гамлету, пьет королева и умирает. А яд на клинке был предназначен тоже ему. И Лаэрт должен был нанести свой удар, после чего Гамлет отбирает у него рапиру, наносит свой удар и убивает дядю – короля. Человек, который придумал это убийство, прекрасно знает пьесу Шекспира.