– Извините, что я спрашиваю вас об этом. Она погибла?

– Да.

– Вместе со своей семьей?

– Да. – Ответы были четкие и отрывистые.

– Вы можете рассказать, как это произошло?

Благой посмотрел куда-то в сторону, очевидно, на Орлича, словно спрашивая его совета, и повторил:

– Ее убили вместе с семьей.

– Вашего брата там не было?

– Он там был.

– И не смог защитить семью своей сестры?

– Не сумел, – строго подтвердил Благой, – но пытался, и его изувечили. После этого он начал хромать.

– И записался в отряды местной самообороны.

– Да.

– А потом стал самым жестоким палачом?

– Не палачом, а мстителем, это разные вещи.

– Только не для тех, кого убивали солдаты его батальона, – возразил Дронго.

– Это вы так считаете, – упрямо проговорил Благой.

– Вы тоже записались в отряд самообороны?

– Нет.

– Я могу узнать, почему?

– Я не выношу вида крови. Этого объяснения достаточно?

– Вполне. А чем вы занимаетесь сейчас?

– Преподаю в местной школе. Историю.

– Как вы считаете, вашего брата мог убить кто-то из тех, кто узнал его по прежним встречам?

– Возможно. Но прошло много лет.

– Разве вы забыли за столько лет свою сестру?

Благой надолго замолчал. Потом наконец спросил:

– У вас есть еще вопросы?

– Больше нет.

– Где его похоронят?

– Это будет решать его супруга. Вернее, вдова.

– Мне можно будет с ним попрощаться?

– Если вы решите приехать, то да.

Орлич подошел к экрану:

– Что-нибудь еще?

– Я послал тебе список всех, кто прибыл на ярмарку из ваших бывших республик, – сообщил Дронго. – Проверь и скажи мне, кто мог раньше встречаться с Марко Табаковичем. Можешь даже показать этот список его брату.

– Я так и сделаю, – кивнул Орлич.

Дронго выключил ноутбук, захлопнул крышку.

– Зачем вам нужна была эта беседа? – не понял Фюнхауф. – Я, конечно, понимаю, что вы известный эксперт и пытаетесь понять психологическое состояние убитого и его убийцы, но при чем тут его брат?

– Их сестру вместе с семьей убили много лет назад, – пояснил Дронго, – и тогда пути братьев разошлись. Старший решил стать мстителем, а младший пошел работать учителем в школу. Вот такой психологический нюанс. А на самом деле мне важно было понять мотивы поступков убитого. Если я все правильно понял, он искренне считал, что ни в чем не виновен, поэтому так спокойно обходил все павильоны своих бывших соотечественников и не опасался встреч с ними.

– Что это нам дает? – уточнил Фюнхауф.

– Теперь мы точно знаем, что он подходил туда не потому, что искал Рамиреса, а потому, что просто хотел еще раз увидеть своих бывших соотечественников и вовсе не считал себя военным преступником. Я даже думаю, что большинство из тех, кого осудил Гаагский международный трибунал, искренне не считают себя преступниками. Каждый из них почти наверняка убежден, что защищал своих соотечественников и не мог выбрать другого пути.

– Это только ваши предположения, – возразил Фюнхауф. – Человек обязан понимать границы зла или добра, которые он переступает.

– Не всегда, герр Фюнхауф, далеко не всегда. Вам отчасти повезло, вы родились после войны и не видели ужасов, через которые прошли эти люди и многие из моих сограждан тоже. На войне люди становятся другими, пролитая кровь превращает даже нормальных людей в неуправляемых монстров. Я даже больше скажу: любая война развращает победителей. В этом случае дозволены убийства, насилие, мародерство, грабежи, как обычная плата за поражение. И никакие моральные нормы в этих случаях не действуют.

Фюнхауф молчал, даже не пытаясь спорить.

– Я могу вспомнить, как в победном апреле сорок пятого года советские войска брали штурмом Берлин, – продолжал Дронго. – Это был последний акт великой трагедии и великого подвига советских людей. Нужно было покончить с фашизмом раз и навсегда. Сотни тысяч людей погибли на Зееловских высотах и на улицах Берлина, когда брали с боями каждый дом, каждый квартал. Можете себе представить, как обидно было умирать в последние дни войны… А потом началась вакханалия. Герои превратились в насильников. Даже по самым осторожным данным, огромное количество женщин и девушек, не успевших покинуть город, были изнасилованы. Некоторых сразу убивали, другим повезло больше…

– Я об этом слышал, – глухо проговорил Фюнхауф.

– Мне рассказывал об этом мой отец, он тоже воевал. И потерял двоих братьев на той проклятой войне. Я буду всегда преклоняться перед их памятью. Они действительно были героями. Но война развращает и героев. Тогда многие из них искренне полагали, что оставшиеся в городе женщины – их законная компенсация за все страдания и смерти. До сих пор не публикуют статистику, сколько людей было расстреляно в Берлине за насилие и мародерство. Повторяю: война в смысле нравственного и морального падения не щадит ни победителей, ни побежденных.

– Я все понял, – кивнул Фюнхауф. – Поступайте как считаете нужным. После сегодняшнего успеха вы у нас настоящий герой. Если сумеем еще и найти убийцу Ламбрехта, то я первый сниму перед вами шляпу.

– Которую вы не носите, – улыбнулся Дронго, посмотрев на часы. – Уже семь часов. Господин Фюнхауф, может, вы мне поможете? Я должен еще успеть забежать в свой отель, чтобы переодеться и доехать до Майнца.

– Что вам нужно?

– Машина. На поезде я просто не успею.

– Ну, это как раз не проблема, – усмехнулся начальник полиции.

Глава 14

Отель «Кантел» в Майнце был расположен на северо-западе от вокзала, в тихой, почти загородной зоне, где тишина лишь изредка нарушалась проезжавшими мимо автомобилями. Повсюду стояли уютные двухэтажные домики, окруженные кустами цветов и декоративными деревьями. Дронго подъехал к отелю без пяти минут восемь и, отпустив машину, вошел в холл, устраиваясь на удобном диване. На часах было три минуты девятого, когда в холле появилась София. Она была уже в другом платье. Черно-красное, длинное, оно выгодно подчеркивало достоинства ее фигуры. Плащ София перекинула через руку. Дронго улыбнулся. Он понял, почему она не надела плащ, – ведь в этом случае был бы нарушен ее законченный облик, и плащ выглядел бы несколько куцым на фоне длинного платья. Она успела даже забежать к парикмахеру и сделать себе укладку.

Дронго подошел к ней и поцеловал руку.

– Вы выглядите просто великолепно, – мягко сказал он. Затем подошел к портье и попросил вызвать такси. Столик в итальянском ресторане, о существовании которого он узнал от самого Фюнхауфа, был уже заказан.