— Поэтому мне разрешили вам позвонить.
— И, наверное, опять подслушивают наш разговор, — понял Баратов. — Неисправимые люди. Они думают, что таким образом сумеют разгадать мою тайну. А никакой тайны нет. Есть только одна общая трагедия, в которую превратилась моя жизнь и жизнь женщин, с которыми я знакомился.
— Вам нужно отпустить заложницу, — посоветовал Дронго. — Ее внучка прибежала сюда и очень волнуется за свою бабушку.
— Скажите, что такой насильник, как я, не очень опасен для ее бабушки. Я ведь не геронтофил, — невесело пошутил Баратов.
— Не шутите. Лучше отпустите ее. Пусть медленно выйдет из вашей комнаты.
— Она мне не нужна и может уйти. Если вы сами придете за ней.
Дронго снова взглянула на Резунова. Тот покачал головой.
— Мне могут не разрешить, — сказал Дронго.
— Тогда она умрет вместе со мной, — спокойно решил Баратов.
— Зачем? Вам мало убитой сегодня Тороповой?
— Не нужно так говорить. Вы же знаете, что это был несчастный случай.
— Какой несчастный случай, Вениамин Борисович? Это было убийство, хорошо спланированное и продуманное в деталях, как вы обычно и делаете. Номер вы сняли по поддельному паспорту на имя Неверова, прибыли в Волгоград утром, чтобы вас здесь не видели, договорились о встрече…
— Перестаньте…
— Наверное, даже маску с хлороформом заранее приготовили, — добивал своего собеседника Дронго, — а теперь уверяете меня, что это был несчастный случай…
— Хватит, — крикнул Баратов, — не нужно больше говорить об этом!
— А если вы все понимаете, тогда чего ждете? — поинтересовался Дронго. — Какой вариант вы для себя выбрали? Погибнуть при штурме вашего номера? Или сдаться и попытаться рассказать на суде все, что с вами произошло? Вы можете потребовать суда присяжных и честно изложить им свою исповедь. Не уверен, что они проявят снисхождение, но, возможно, найдутся такие, кто постарается понять вашу судьбу.
— Они не поймут, — уверенно заявил Баратов, — и никто не поймет. Мне нет оправдания и нет снисхождения. Значит, так и должно быть.
— Вы отпустите женщину?
— А вам какая разница? Вы ведь аналитик, эксперт по проблемам преступности. Должны мыслить глобально, разоблачать таких подлецов, как я. Что вам жизнь пожилой уборщицы? Извините, она меня поправила. Она не уборщица, а горничная.
— Если бы мне было все равно, я не прилетел бы в Волгоград, не стал бы вам сейчас звонить. Или это вам тоже сложно понять?
Баратов молчал. Долго молчал.
— Предположим, что я понимаю ваши мотивы. Может быть, и понимаю. Но все равно ничего изменить нельзя. Или вы можете меня отпустить?
— Предположим, что могу, — ответил Дронго, стараясь не смотреть на выражение лиц обоих офицеров, стоявших рядом с ним. — Но зачем вам свобода? Чтобы опять убивать? Сегодня вы окончательно поняли, что иначе существовать не можете. Вы уже заражены этим вирусом «бешенства». Тогда скажите, что с вами нужно делать?
— Пристрелить как бешеную собаку, — невесело усмехнулся Баратов. — Вы к этому выводу меня толкаете?
— Нет. Повторяю: если бы вас хотели пристрелить, меня бы не привезли в Волгоград и не разрешили бы с вами разговаривать.
— Что вы хотите?
— Сначала скажите вы: что вам нужно? Вы ведь требовали, чтобы меня нашли.
— Хотел напоследок поговорить с вами. Вы единственный человек, который пытался меня понять. Я уверен, что сегодня меня все равно убьют, но вы хотя бы расскажете всю правду. Все, что было со мной. Может, я на это рассчитываю. А теперь скажите, что вам нужно от меня?
— Отпустите женщину и сдавайтесь, — посоветовал Дронго, — а я обещаю вам, что вы вернетесь в Москву живым.
— Вернусь куда? В свою камеру?
— Ничего иного я обещать не могу, — признался Дронго.
— Хотя бы честно, — пробормотал Баратов. — Ладно, давайте заканчивать, а то уже утро. Я отсюда вижу, как на соседних балконах стоят люди. Всем интересно зрелище, когда меня будут убивать как бешеную собаку. Плебс всегда жаждал «хлеба и зрелищ». Наверное, уже приехали журналисты, чтобы заснять этот волнующий момент.
Дронго промолчал. Ему не хотелось лгать. Кроме Эммы, прилетевшей из Москвы, там уже было несколько местных журналистов. Работали сразу две камеры.
— Вот так, — удовлетворенно произнес Баратов. — И еще одна личная просьба… — Он замялся, словно подбирая слова. — Понимаю, что это не ваше дело, но, если сможете, передайте матери Ирины, что это был несчастный случай. Я ее не убивал. Не хотел убивать, — поправился он. — Скажите ей, что я очень сожалею. Скажете?
— Скажу, — выдохнул Дронго понимая, что ему предстоит нелегкий разговор.
— Она болеет, и Ирина пришла ко мне только на время, — быстро добавил Баратов.
— Сволочь! — не выдержал Резунов. — Он еще смеет говорить о несчастном случае…
— Я все понимаю, — печально сказал Дронго.
— Спасибо. За то, что прилетели. За то, что решили со мной поговорить. За то, что пытались меня понять. Если есть ад, то мы оба наверняка туда попадем. Или вы рассчитываете на райскую жизнь?
— Не думаю, — ответил Дронго. — Боюсь, что мы никуда с вами не попадем.
— А я в этом уверен, что все здесь и закончится. Иначе все было бы слишком просто. Второго шанса у нас не будет. Ни у кого не будет. Скажите Резунову, что я сейчас отпущу женщину. Пусть ее встречают в коридоре. Прощайте.
Дронго посмотрел на обоих полковников.
— У этого мерзавца есть своя философия, — сказал Резунов.
Салматов молчал.
— Встречайте женщину, — приказал Резунов.
Через две минуты дверь открылась и из номера медленно вышла женщина. Она испуганно огляделась и так же медленно, неуверенно, осторожно, словно ступила на заминированное поле, прошла по коридору. У лестницы ее ждали сотрудники спецназа. Женщину сразу повели вниз, к машине, рядом с которой находились Резунов и Салматов.
— Что он там делает? — спросил Резунов.
— Сидит на стуле, — ответила перепуганная горничная.
— А где женщина?
— Лежит на кровати. Он накрыл ее простыней.
— Что вы там делали?
— Ничего. Он захотел чаю, а у меня кипятильник был в кармане. Я ему сказала, что лучше не кипятить воду из крана, а он рассмеялся и ответил, что не боится нашей воды. У меня и пакетики чая были с собой.
— Значит, вы его чаем поили, — недовольным голосом произнес Резунов.
— Я ему кипятильник оставила, — призналась она, — и больше ничего.
Недалеко от них Эмма допытывалась у Дронго:
— О чем вы с ним говорили?