— Вы мужчина, вам проще.
— Да? И кто это сказал, что мужчинам проще? То, что мы не рожаем, конечно, существенно облегчает нашу мужскую жизнь. Но с другой стороны, женщина может и без работы остаться, годами дома сидеть, никто ее не упрекнет, потому что она женщина. А мужчина добытчик, кормилец. Если семья живет бедно, позор ему, а не жене. Всем всегда и все достается поровну, запомните это. Если бы мужчины и женщины могли меняться своими ношами, они бы поняли, что беды у них разные только по сути, но не по весу. Спасибо, что вы пришли сюда извиниться. Завтра мы с вами окончательно расстаемся. Так что можете не терзаться: завтра все кончится.
— Да? Так вы не будете искать, кто убил Пашу и Валеру?
— Я похороню эту тайну в глубине своей оплеванной души! — торжественно заявил Леонидов. — Клянусь! Вы успокоились?
— Не знаю. Как-то не по себе.
— А это, милочка, совесть, хоть вы и отказываете ей в праве на существование в собственной душе. Грызет червячок-то?
— Меня просто знобит. И токсикоз.
— Ну да. Идите к себе.
— Да?.. Так я пойду. Спокойной ночи.
— Где уж. Покой нам только снится, — пробормотал ей в. след Леонидов, плотнее закутываясь в одеяло. Когда же щелкнул ключ в замочной скважине, он громко и отчетливо сказал: — Татьяна, выходите! Там дует у двери.
Раздался скрип открываемой двери, и жена трагически погибшего управляющего Валерия Иванова неуверенно вышла из-за угла.
— Как вы узнали, что я подслушиваю?
— Во-первых, ваша комната за стенкой, а они не такие уж толстые. Во-вторых, здесь замки ржавые, а ключи огромные. А в-третьих, я ни за что не поверю, что резкая смена настроения Эльзы обошлась без вас. Вы следите, чтобы она чего-нибудь не сболтнула? Ну и как?
— С чего это вы взяли, что это я ее уговорила?
— Ну, возле машины «Скорой помощи» вы так посемейному держались вместе. А недавно за волосы друг друга драли. Значит, нашли общий интерес?
— Я все равно ее ненавижу. Ненавижу!
— Не сомневаюсь. Но что-то вам от нее надо?
— Не ваше дело.
— Кстати, это самые популярные слова, которые я слышу в последнее время. Вы не очень-то оригинальны. Хорошо, пусть и это будет не мое дело. Бедная Эльза! Как она любила вашего мужа, даже ребенка решила родить, хотя ей тяжело придется. Вот это любовь! В наше время редкость. — Леонидов в темноте поморщился от собственного насквозь фальшивого тона, но надо же было разозлить эту даму, чтобы расколоть.
— Что? Любовь? Да вы ничего не знаете! Она мерзавка жадная, расчетливая тварь. А какой прикинется овечкой: ах, как мне тяжело кормить семью, ах, как я любила бедного Валеру! Если бы любила, ни за что бы не согласилась отдать мне ребенка.
— Как это — отдать?
— Очень просто. Были бы деньги, можно все устроить. Она будет беременной ходить, а я подушку на живот навешу. Всем знакомым скажу, что жду ребенка от Валерия, потом мы ляжем в один роддом, она родит и сразу подпишет все бумаги, а ребенка заберу я. Мы ей с мамой много заплатим. А маленький и на Валеру будет похож, и никаких проблем.
— Вы что, серьезно?
— А зачем ей ребенок? Сами слышали, что им жить не на что. Когда она замуж должна была выйти за Сашу Иванова, это всех устраивало, а теперь что? Да ее родители сожрут. Им ее деньги нужны, а если все деньги на ребенка уходить будут? Вы знаете, сколько все детское теперь стоит? Коляска, памперсы, одежда, роды, да еще если молока не будет? Детское питание такое дорогое! Да что сейчас не дорого. А мы с мамой все устроим по лучшему разряду: хороший роддом, отдельная палата, со мной, конечно, питание, лекарства. С работы я все равно теперь уйду, что там делать? Знать будут только те, кто на фирме, да я с ними больше встречаться не буду. Я живу в другом районе, все знакомые будут уверены, что это мой ребенок.
— Долго вы ее уговаривали?
— Кого, Эльзу? Она не дура. Сразу поняла, что такой шанс не часто выпадает. Им же денег постоянно не хватает, а так положат доллары в банк, будут роскошно жить на проценты — ни затрат никаких, ни хлопот. Я и правда не могу иметь детей, а мне скоро тридцать. Чужого ребенка не хочу, мало ли какой попадется. А тут от собственного мужа, да и у Эльзы с наследственностью все в порядке.
— Вы уже справки навели?
— Д что? Я хочу нормального, здорового ребенка, что тут плохого? У меня есть средства, чтобы его вырастить.
— Мамины средства. А если с ней что-то случится, не пожалеете, что взяли ребенка? Все-таки не свое?
— Я работу найду, а отдельная квартира у меня есть; Трехкомнатная, между прочим. И дача есть, и машина, и деньги на счету у родителей. Они будут рады. Я все решила.
— Как же можно отдать своего ребенка? Животные и то понимают… А тут продать. За деньги. Я не верю, что мать может так поступить.
— Как хотите. Я просто так вам сказала, чтоб вы этой святоше не очень-то верили. У нее только личико такое умильное, а на самом деле она дрянь. Я ее ненавижу.
— Таня, ну сколько можно? Вы же теперь партнеры, если так позволительно выразиться. Сколько месяцев вам ее еще терпеть? Шесть?
— Почти. Я переживу.
— Не сомневаюсь. Скажите, а вы принимали участие в убийстве мужа или только соврали?
Она растерялась.
— Он же сам…
— Ну это официальная версия. Как все было-то? Поделитесь, раз уж такой разговор пошел откровенный.
— Ничего я не скажу! — истерично всхлипнула она. — Ничего я не знаю! Что просили, то и сказала. А зачем он со мной так? Чем я хуже Эльзы? Она страшная, страшная, страшная!
— Тише, Таня. Не надо никого будить. Пожалейте свои и мои нервы, им и так досталось за эти выходные дни. Я вам верю, идите спать. Эльза больше не вернется, сегодня уже нет необходимости ее караулить. Идите.
— Все равно не усну. Мне страшно.
— Еще бы! Сколько месяцев еще мучиться. Ведь эта 1дама всегда может передумать, вдруг в ней проснется |запоздалый материнский инстинкт?
Татьяна резко поднялась с дивана, пошла к двери. («Могла бы и спокойной ночи из вежливости поже-[лать, — устало подумал Леонидов. — Ну, прелюдия {кончилась, кто следующий?»
Словно отвечая его мыслям, в темном коридоре раздались осторожные, но уверенные шаги.
«Мужчина. Уже лучше», — подумал Леонидов.
— Не спите? Черт, сигареты где-то забыл, а так курить хочется! — ругнулся Манцев, шаря по столу.
— Не ваши? — спросил Леонидов, протягивая ему пачку «Кэмела».
— Похоже. Что, тоже не спится?
— Так. Лежу, думаю.
— О чем?
— О смысле жизни. Не приходилось?
— Нет, я как-то в такое время все больше о женщинах.