Эх! За десять лет даже замок не поменяла! И обои, которыми он оклеил потолок в прихожей, остались, правда, кое-где отошли, держатся еле-еле и поблекли. Но держатся, клеил-то он на совесть. Не для соседа, для себя. Ваньке до обоев, что ли, было? До замка? И почему ключ от ее квартиры до сих пор хранится у него, жениха в отставке? А она даже не спросила. Гордая. Ну, есть у тебя ключ. И что? Попробуй войди!
Вошел.
– Зачем мы здесь? – тихо спрашивает она.
– Есть другие варианты?
– Ты говорил: деревня.
– В деревню мы поедем завтра.
– Почему не сейчас?
Он молчит. Долго объяснять. Зачем ему понадобилось провести ночь в этой квартире с ней? Нужно! Он идет на кухню со словами:
– Я кое-что купил по дороге в больницу. Готовить не умею, честно признаюсь. А ты?
– Я не помню.
– А как кушать, помнишь? Жевать, глотать?
– Не смешно, – обижается она.
– И в самом деле не смешно.
Какой уж тут смех! Он выгружает продукты в холодильник. А это уже не при нем куплено. И мебель. Потом открывает кран:
– О! И вода горячая есть! Просто сказка!
– Тогда я пойду в душ? – неуверенно говорит она.
– Иди.
Пока в ванной шумит вода, он достает из кармана визитки, найденные в сумочке Ольги Маркиной, и раскладывает перед собой. Пасьянс сходится быстро. На одной из визиток нацарапано: «Пять часов вечера». И дата. Он уже знает, куда они поедут завтра. И как сделать так, чтобы ему отдали то, что он ищет. «То, что он ищет», – хорошо сказано! Знать бы еще, как это выглядит? Хорошо, что она ничего не помнит. И не надо.
Она выходит из ванной в коротком голубом халатике. Потом пытается приготовить ужин. Бросает нож, принимается плакать.
– Что случилось?
Он мягко обнимает ее за плечи, нагибается к самому уху:
– Ну, успокойся.
– Как я буду жить? Как? Без денег. Да еще с ребенком!
Это не самое страшное. Она пока не знает о том, что является главной подозреваемой в убийстве. И ей грозит судебно-психиатрическая экспертиза. Так что одна, без денег, с ребенком – это не самое страшное. Ей нельзя в тюрьму. И на принудительное лечение в психоневрологический диспансер тоже нельзя. Выхода из этой ситуации он пока найти не может.
– Ты решила его оставить? Ребенка?
– Ничего я не решила!
– Неправда.
– Ну откуда ты свалился на мою голову? Тебе-то что за дело?
– Что за дело? Когда-то, мне даже кажется, что прошла целая вечность, я взлетал сюда на второй этаж с букетом в руке или с каким-нибудь подарком. Пусть небольшим, но никогда с пустыми руками. Меня ждала любимая женщина, я хотел, чтобы каждый наш вечер был для нее сюрпризом. И каждая ночь. И что со всем этим стало? Каких-то десять лет! Полкопейки в банке, именуемом Вечностью. Как и не жили вовсе. Мучились. Одна радость: дети. У Ивана, у меня, теперь вот у тебя. Может, им больше повезет, а? Ты спрашиваешь, что за дело? Это не только мое дело. Наше. Вот теперь-то и наступила развязка. Ты понимаешь? Я сюда вернулся!
Звонит его телефон, но он не собирается отвечать. Они целуются. Потом он уводит ее в комнату. А телефон все звонит и звонит. Когда перестал, он догадался, что происходит там, на том конце эфира, где так и не дождались ответа. Там плачет Лена.
Но об этом лучше не думать. Десять лет забыто. У него тоже амнезия, это заразно.Одна минута первого
– Боже! Уже первый час! – ахнула она.
Было душно, он забыл открыть форточку.
– Я не сделал тебе больно?
– Нет, все нормально.
– Значит, тебе не понравилось, – усмехнулся он и потянулся к пачке сигарет. – Дым не побеспокоит?
– Если хочешь, кури, – пожала она плечами и натянула на обнаженную грудь простыню.
Хорошо хоть, не забыла, как любовью заниматься. Это у нее хорошо получается. А живот почти не заметен, и талия все еще тонкая. Только грудь налилась, и соски заметно увеличились, потемнели. Красивая женщина. Лежит, смотрит, как он курит. Молча.
– Давай-ка спать, – предложил Руслан.
– У меня бессонница.
– И давно?
– Я слишком много спала после отравления. Теперь не хочу.
– Ну, полежим, помолчим.
Он вовсе не счастлив. Обижен. Ну нет ощущения, что получил наконец-то свой приз. Добежал. На верхней ступени пьедестала почета стоит Ванька Мукаев, смотрит на него сверху вниз и улыбается. Это тебе не городские соревнования, это жизнь. Но и здесь ты только второй. Всегда. Даже когда он умер, все равно второй.
Руслан вновь тянется за пачкой сигарет. Говорит:
– Значит, ты хочешь уехать.
– Да, я хотела бы начать жизнь сначала.
– Как ты думаешь, сколько тебе лет?
– Ну, лет тридцать.
– Пойдет. Может, моделью хочешь стать?
Она вздрагивает:
– Что ты болтаешь? Мне тридцать!
– А может, в актрисы собралась?
– Я просто хочу жить хорошо.
– Тю! Так все хотят! Не у всех получается.
– У меня получится!
– Волосы зачем перекрасила?
– Ах, отстань! Мне так лучше.
– Дура ты, дура. Ладно, давай спать.
Он и в самом деле вскоре засыпает. Завтра тяжелый день. И надо еще придумать, что с ней делать. Куда ее? И куда самому? Похоже, жизнь и в самом деле начинается сначала. И у него, и у нее.
Утро
Приемная Павла Эмильевича Ахатова. Красавица секретарша смотрит на Петю Зайцева безразлично, но тут же приглашает в кабинет. Шеф назначил встречу в офисе. Это значит, что лимит доверия к Пете Зайцеву исчерпан. Это уже не дружеская беседа, а деловая встреча. Какие бы отношения их ни связывали, сегодня это работа, и только работа. Об остальном – забыть. Он в темном костюме, светлой рубашке, но без галстука, коих терпеть не может. Бесполезная вещь, сковывающая движения.
– Разрешите?
Павел Эмильевич улыбается:
– Проходи, Петя, садись.
Идет к креслу. Глаза у Зайцева красные от бессонницы, но лицо каменное. Скажи: пять минут на сборы и маршбросок, сделает. Белое кресло похоже на снежную глыбу, в нем холодно, но холода, равно как и прочих неудобств, он давно уже не замечает. Садится в кресло и ждет разрешения начать. Ахатов смотрит на него с интересом:
– Я все гадаю, Петр, ты человек или робот?
– Человек, – спокойно, без эмоций отвечает он. И мысленно готовится к марш-броску. Сколько километров?