Он ложится грудью на подоконник и пытается через него переползти. Протиснуться в окно удается с трудом. Тесно, неудобно и… страшно. А вдруг заметят? Наконец он переваливается через подоконник и плюхается на землю. На четвереньках ползет к беседке, за которой можно укрыться. Вроде бы никто не заметил его маневра и пока не хватился.
Спрятавшись за беседкой, он в щели между досками смотрит: что происходит у веранды? Так и есть: они готовятся к штурму. Один из нападающих, видимо главный, встает во весь рост и машет рукой:
– Вперед!
В этот момент Ладошкин поднимается на дрожащих ногах, выходит из-за беседки, вскидывает руки и кричит:
– Эй! Сюда! Я здесь! Сюда!
Тут же раздается автоматная очередь с веранды в его сторону. Но пули, похоже, не долетают. На беседке ни выщербины, ни царапины. Он все равно ныряет обратно за беседку, успев заметить, как в его сторону бегут трое. Сил нет, Алексей Петрович садится, привалившись спиной к деревянному столбику, и бормочет: «Ну, слава богу! Слава богу! Слава…»
Время, пока они бегут, кажется ему вечностью. Наконец, его спасители рядом.
– Алексей Петрович? – запыхавшись, спрашивает один.
– Д-да.
– Пойдемте.
Они помогают ему подняться, ноги его не держат. С веранды вновь раздается пальба.
– Не бойтесь, им неудобно в нас стрелять, – успокаивает один из спасителей. – Не попадут.
– Нас прикроют, – говорит другой.
И в самом деле, на веранду обрушивается шквал прицельного огня. Ладошкин, содрогаясь, слышит, как пули терзают обшивку его сокровища. Господи, что они сделали с домом?! А ведь кредит еще не выплачен!
Меж тем спасители тащат его к воротам.
– Отходим!!! – орет главный и машет рукой. Выходит, целью операции был он, Ольга им не нужна.
– Отходим!!!
За воротами три машины, джип и два микроавтобуса. Его сажают в джип с тонированными стеклами, на заднее сиденье. Буквально на ходу в машину впрыгивает руководитель операции и садится рядом с ним, справа. Кричит водителю:
– Поехали! Быстро!
Алексей косится на автомат, лежащий на коленях у спасителя, еще теплый. Пахнет порохом. Его сосед, наконец, снимает маску-шлем.
– Где-то я вас видел? – бормочет Ладошкин.
– В офисе у Павла Эмильевича! – скаля зубы, говорит тот. – Он получил ваше послание.
– А каким образом…
– Момент.
«Старший по пальбе» достает из внутреннего кармана мобильный телефон.
– Павел Эмильевич? Операция прошла успешно! Везем к вам! – И, обращаясь к нему: – Как самочувствие?
– Нормально, – дрожащими губами еле выговаривает Ладошкин, вспомнив нацеленный автомат своего тюремщика.
– Двоих подстрелили! У нас тоже потери! Но в целом все идет по плану!
– Окна… побили. Евровагонку. Сайдинг… – Ладошкин чуть не плачет.
– Сайдинг? – скалит зубы его спаситель. – Люди – расходный материал. А ваш сайдинг…
Трам-пам-пам. Или пи-пи-пи, которым прикрывают нецензурные выражения на ТВ. Вот что такое его сайдинг. И его кредит. На войне другие ценности. Ему кажется, что дорогие вещи эти люди крошат автоматными очередями с особым удовольствием.
– А женщина? – вспоминает Алексей.
– Насчет женщины указаний не было. А что, и баба была? – подмигивает спаситель. – Скучать, значит, не приходилось?
– Это не баба… Ведьма, – бормочет Ладошкин. – Так ей и надо.
Их сопровождают два микроавтобуса. В лесу останавливаются и сгружают все оружие в один. Хлопает дверца.
– Все, операция завершена, – подводит итог «старший по пальбе». – Они нас не преследуют. У них раненые и женщина. Наших – в больницу. Оружие на базу. Разбежались.
Дальше они едут уже без сопровождения. Молча.
…Минут через сорок он в офисе у Ахатова. В сопровождении спасителя идет в приемную. Секретарша вскакивает и смотрит на них с любопытством. Это первое чувство, которое он видит на ее хорошеньком личике, хотя встречались они неоднократно. Королева снежных покоев была всегда холодна как лед.
– Проходите, – приглашают их в кабинет хозяина.
Павел Эмильевич поднимается из-за стола и идет к нему навстречу с распростертыми объятиями:
– Леша! Раз тебя видеть! Честное слово, рад!
Обнимает с чувством. По-отечески. Ладошкина буквально затапливает чувство благодарности к освободителю.
– Павел Эмильвич… – бормочет он дрожащими губами. – Павел Эмильевич… Я…
– Ну, успокойся, Леша. Успокойся. Все позади. – И в открытую дверь: – Алиса, кофейку нам! Или чего-нибудь покрепче?
– Вы же знаете, я не пью…
– Ну, по такому случаю можно. Ты садись. Алиса, коньячку! Тебе надо выпить, Леша. Страшно было?
– Да.
Он без сил плюхается в белоснежное кресло. Алиса приносит коньяк и закрывает дверь кабинета. Ахатов сам разливает по рюмкам янтарную жидкость. Говорит настойчиво:
– Пей.
Ладошкин, морщась, пьет. Из глаз – слезы. То ли от крепкого спиртного, то ли потому, что напряжение спало. Вроде бы отпустило.
– Ну, давай, Леша, рассказывай, – добродушно говорит Эмильевич.
Ладошкин говорит долго, сбивчиво, путано. Ахатов слушает молча, не прерывая, не задавая вопросов, и уже один выпивает еще рюмку коньяку.
– Я вам так благодарен… – говорит Алексей под конец.
– Да-а-а… – вздыхает Ахатов. – Сколько народу положили во имя твоего спасения. Ты это помни.
– Я никогда не забуду. Никогда.
– Ну, выпьем еще. За твое освобождение. Все хорошо, что хорошо кончается. Отдохнешь недельку, а потом я тебе работу подыщу.
– Что будет с… С моим домом?
– Я думаю, они оттуда уйдут. Соседи-то наверняка в полицию позвонили. У них раненые и женщина. Кстати, зачем она им?
– Я не знаю.
– Уйдут. Если хочешь, я к тебе охранников приставлю. Пока все не утрясется. Хочешь на неделю, а хочешь, на месяц.
– Хочу. Но я не… не смогу туда вернуться. Я хочу избавиться от… От этого дома.
– Избавишься. Но – потом. Тебе сейчас лучше уехать. Недельку поживешь у моря, отдохнешь. Успокоишься. А там придумаешь, что делать с домом. Я тебе помогу, чем могу.
– Я вам так благодарен!
– Отблагодаришь со временем. Ну, езжай. Переночуешь в моем загородном особняке. А завтра на самолет.
– А билет?
– Все устроится. Отдыхай.
Проскочил! Неужели проскочил? Эх, знал бы Эмильевич о его художествах! И о том, что на самом деле произошло в сауне. Но об этом лучше молчать. Сошло с рук – и хорошо. Пусть она одна за все отвечает. Ольга.