— Откуда знаешь? — захрипел Петровский.
Оказывается, мир тесен. Мы даже не можем предположить насколько! Помнишь холеную блондинку? Лелю, кажется? Любовницу директора комбината? Так вот, она родилась в тот же день, что и ты, в том же роддоме. Ваши матери лежали в одной палате. И Эвелина проговорилась: ребенок, мол, не от мужа. Та сказала как-то дочери, дочь, услышав фамилию Петровских («А не те ли это Петровские?…») — любовнику. Эвелина, к несчастью, имя редкое.
То ли выпили они много, то ли директор задел за живое, но слово за слово, твой отчим рассвирепел, схватил шампур и с размаху воткнул его в глаз Сидора Михайловича. А я в это время щелкнул затвором фотоаппарата. Спроси меня, зачем я это сделал, я тебе не отвечу. Скорее всего, машинально. Твой отчим обернулся и увидел меня. В это же время меня увидела и твоя мать, которая, не найдя гостя наверху, отправилась на поиски. Эвелина вскрикнула, а я кинулся бежать. Она махнула рукой:
— Паша, сюда!
— Кто это?! — заорал Петровский. — Откуда?!!
В общем, благодаря ей, мне удалось скрыться. Я кинулся к лесу. В это время Петровский опомнился. Прибежали секьюрити, засуетились. Я же улепетывал, как заяц, прижимая к себе фотоаппарат. Трещали кусты, я несся, не разбирая дороги, пока не вышел на шоссе. Я уже знал, что меня найдут. От трупа он каким-нибудь образом избавится. Прислуга будет молчать. Да и не видел никто, как все случилось. Только мы с Эвелиной. Денег у Петровского достаточно, всех подмажет. А меня они найдут даже из-под земли.
Пойти в милицию? Но ведь дело касалось моего сына и Эвелины! Что будет с ней? Лучше исчезнуть. Я собрал кое-какие вещички и пустился в бега. Через неделю опомнился: и долго я так продержусь? В милицию нельзя, к Эвелине нельзя. Я решил, что если и покажу кому фотографии, то только одному человеку: тебе. Но как это сделать? Вот тогда я все и придумал.
А что касается Насти… Я ведь хорошо тебя знаю, сынок. Знаю, что ты мерзавец, уж извини. Мы шесть месяцев проработали бок о бок. Взять хотя бы историю с пари. Ай-яй-яй! Вот и все, что я могу тебе сказать. Ты слишком уж Сгорбыш. В тебе таится огромная разрушительная сила. Но в природе все гармонично. Она не могла не создать в противовес тебе добрую и чуткую девушку, которая будет иметь на тебя влияние. Ты и мучился столько времени потому, что был уверен: где-то она есть. Только никак не мог ее найти. Ваши пути не пересекались.
Настя — это сокровище. Быть может, не очень умна и немного проста, но она — то, что тебе нужно. Если вы все-таки встретитесь, значит, это судьба. Значит, я все сделал правильно.
Что касается меня… За эту неделю я понял: мне нет места в твоей жизни. У тебя большое будущее, и такой отец тебе уж точно не нужен. Я не хочу, чтобы, узнав правду, ты посмотрел мне в глаза. Я этот взгляд не выдержу. В общем, я позволю себя убить. Трус Павел Сгорбыш в конце жизни совершит мужественный поступок.
Я оставлю ключ от дома в рюкзаке, а рюкзак в камере хранения на Павелецком вокзале. До конца месяца. Фотографии отпечатаны в походном порядке, в студии у приятеля. Здесь же написано это письмо. Я еще не знаю, каким путем подвести тебя к Насте. Мне надо подумать. Есть идея купить дом на имя твоей невесты, но у меня не так уж много времени…
Если ты так ничего и не узнаешь, не беда. Прожил же ты тридцать лет в неведении? Значит, так тому и быть! Оставайся Петровским! А главное, сынок, не наделай глупостей. Хорошенько подумай, прежде чем на что-то решиться.
Если же ты нашел это письмо и фотографии, значит, ты нашел и Настю. Желаю вам огромного счастья и много детей. Ведь ты об этом так мечтал. Теперь мне на том свете будет спокойно. Я сделал все, что мог. Думаю, я, как твой отец, хоть немного, но реабилитировался.
Жаль, что все так вышло. А может, оно и к лучшему?
Твой любящий отец Павел Сгорбыш».
На этом письмо заканчивалось. Я взял снимки. Четыре фотографии, на которых мой о… Отчим? Как его теперь называть? В общем, он и Сидор Михайлович, директор комбината. Я и забыл, что мой о… Он левша. Потому и удар был нанесен в правый глаз.
Он вонзил шампур в глаз директора комбината… Как это называется? В состоянии аффекта? Под влиянием винных паров? Но все равно: он убил. Секьюрити тут же все подчистили. Труп отвезли в дом любовницы и скинули в бассейн. Орудие убийства, шампур, спрятали в розовый куст, одежду разложили на веранде. Вот почему в бассейне не было крови. Его убили совсем в другом месте. Они же вызвали милицию.
А потом и хозяйка дома «повесилась», косвенно признавшись в убийстве. Я уверен, что и мать ее скончалась. От сердечной недостаточности или по другой причине. Та самая женщина, которая лежала с Эвелиной Петровской в роддоме, в одной палате. Нечего молоть языком. Видимо, это и есть самое больное место моего о… В общем, его. Любимая женщина, семья. Он хочет, чтобы все считали меня его сыном. Теперь ведь никто не знает правду. Только моя мать и он. Отсюда нервные срывы, пощечина, которую он мне влепил. Не мне. Павлу Сгорбышу. Врагу. Вот почему Павел Сгорбыш был стерт с лица земли! Саму память о нем хотели уничтожить! Какая ненависть! Тридцать лет Петровский ненавидит Сгорбыша!
«Вечно этот Сгорбыш. Повсюду он…»
Как много значит теперь эта фраза, брошенная моим отчимом в сердцах! Ведь он смотрел в это время на мое лицо! Он знал, на кого я похож!
Я заметил среди новых снимков старую выцветшую фотографию и взял ее в руки. На меня смотрел двадцатилетний Павел Сгорбыш. А он был красавчик! Последние сомнения отпали, стоило только взглянуть на этот рот! Фамильный рот Сгорбышей. Который украшает и мое лицо. Я понимаю теперь, почему моя мать в него влюбилась! Теперь мне многое понятно…
Я отбросил фотографию, встал, расправил плечи и прошелся по комнате. Честно сказать, я не слишком удивился, узнав, что Сгорбыш — мой отец. Как иначе объяснить мою привязанность к нему? Почему я с ним так возился, ходил за ним по пятам? Оказывается, это был голос крови. Я что-то чувствовал.
«Спокойно-спокойно-спокойно…»
Ха-ха! Ты думал, что ты творец! Склонность к авантюрам, любовь к выпивке, неуемная тяга к женщинам… Ты думал, что в тебе живет творец! Нет, в тебе жил не творец. В тебе жил Павел Сгорбыш. Вот что тебе мешало. Да, мешало.
Теперь я с этим разобрался, и мне стало легче. Мысленно я прокрутил в уме события месячной давности. Оказывается, я вел войну с самим собой! По моему следу шли люди моего же о… его! А главной фигурой, которую разыгрывали, был я сам! Это за меня шла война! За Леонида Петровского! Как ни крути, ему нужен наследник. Преемник. Все мы смертны. А дело надо кому-то оставить. Я ношу его фамилию. Я ему нужен. Он любит меня и одновременно ненавидит. Любит, потому что воспитал как собственного сына. А ненавидит, потому что я все-таки сын врага. Чего больше? Теперь, когда Сгорбыш умер, я думаю, любви. Иначе события развивались бы по-другому.
Он не хотел, чтобы я увидел эти фотографии. Потому что знал: при них письмо. Объяснение всему. Я не должен был узнать правду. Они выманили меня в гараж, прежде чем поджечь мою машину. Они стреляли в меня очень аккуратно, хотели просто попугать.