— Мне очень жаль, мисс, — шептала Милли в отчаянии. — Я поступила неправильно?
Шарлотта похлопала скрещенные руки девочки:
— Нет, Милли, ты поступила правильно, и не нужно бояться. Но на всякий случай, чтобы кто-то не понял неправильно, не повторяй это больше никому, только если… — Она не закончила фразу.
— Только если что, мисс? — Милли смотрела на нее. Благодарность светилась в глазах. — Что должна я сказать, если меня спросят?
— Я не вижу причины, почему тебя должны спросить, но если это произойдет, тогда скажи правду, Милли. Все, что знаешь, и никаких предположений. Ты понимаешь?
— Да, мисс Шарлотта. И… благодарю вас.
— Хорошо, Милли. Хорошо бы постирать его и положить вместе с остальным постиранным бельем. Пожалуйста, сделай все сама. И не говори об этом Саре.
Милли побледнела.
— Мисс Шарлотта, вы думаете…
— Я ничего не думаю, Милли. И я не хочу, чтобы Сара тоже думала об этом. А теперь иди и делай, как тебе сказано.
— Хорошо, мисс. — Милли неуклюже присела в реверансе и чуть не споткнулась, убегая.
Как только она ушла, Шарлотта упала в стоящее позади нее кресло. У нее тряслись ноги, в кончиках пальцев ощущалась дрожь.
Доминик и Лили! Доминик в кровати Лили! Доминик снимает галстук, рубашку, может быть, что-то еще, и затем надевает их в такой спешке, что забывает галстук… Ее подташнивало. Лили… малютка Лили Митчелл…
Шарлотта любила Доминика от всего сердца, не требуя ничего взамен, а он спутался с Лили, служанкой… Что-то неправильное происходило с ним, как и со всеми прочими мужчинами? Или с ней? Или с ее языком? Она была неженственной? Другим она обычно нравилась, но только этот ужасный Питт обожал ее, был влюблен в нее, потому что она была женщиной…
Это смехотворно. Жалость к себе еще никому никогда не помогала. Она должна отвлечься, думать о чем-то еще. Лили мертва. Любила ли она Доминика, или это был просто… Нет, не смей думать об этом! Доминик красивый, обаятельный мужчина… Сердце Шарлотты упало. Почему бы всем женщинам не обожать его? Верити обожала его, и в глазах Хлои она тоже замечала это. И они обе теперь мертвы…
Шарлотта сидела словно окоченевшая. Этого не могло быть! Доминик видел папу на Кейтер-стрит в ночь, когда Лили была убита. Это означает, что он сам там был. Они забыли об этом. Они думали только о папе. Ей никогда не приходило в голову, что Доминик…
О чем она говорит? Она любит Доминика. Она всегда любила его, с тех пор, как повзрослела. Как только это могло прийти ей в голову?
Тогда что это за любовь, которую она чувствует к нему? Чего стоит вся эта любовь, если она знает его так мало, что даже не может понять, способен ли он совершить такое? Могла ли она полюбить кого-то, кого знала так мало? До этого вечера она даже не могла подумать о том, что он спит с Лили! А теперь, меньше чем за час, она приняла это. Было ли ее чувство немногим больше увлечения, любовью ради любви; любовью к кому-то, кто был создан ее воображением; любовью к его лицу, его улыбке, его глазам, его волосам? Знала ли она, что у него внутри, любила ли его за это? Думал ли он о чем-то, что не имеет никакого отношения к ней или даже к Саре? Возможно ли было, что он любил Лили или Верити… или он ненавидел их?
Чем больше Шарлотта думала об этом, тем сильнее запутывалась и сомневалась в себе и в своей любви, столь сильной все эти годы.
Она продолжала сидеть, не обращая внимания ни на комнату, ни на дом, и, конечно, забыв о времени, — когда раздался стук в дверь. Это была Дора, доложившая, что пришла жена викария. Она спросила, не надо ли подавать чай, потому что время приближается к четырем часам.
Шарлотта пришла в себя с большим трудом. У нее не было абсолютно никакого желания видеть кого бы то ни было, и меньше всего — Марту Преббл.
— Конечно, Дора, — сказала она автоматически. — И проводи миссис Преббл сюда.
Марта выглядела не такой усталой, как тогда, когда Шарлотта видела ее в последний раз. Она как будто воспрянула духом, и у нее снова появилась какая-то цель.
Марта прошла вперед с протянутыми для приветствия руками и слегка нахмурилась:
— Моя дорогая Шарлотта, вы выглядите очень бледной. Как вы себя чувствуете?
— Благодарю вас, миссис Преббл. — Затем девушка подумала, что нужно как-то объяснить, почему она так выглядит. — Может быть, немного устала. Я очень плохо спала прошлой ночью. Не надо беспокоиться об этом. Садитесь, пожалуйста. — Она указала ей на новое кресло, зная, что оно очень удобное.
Марта села.
— Вам надо следить за собой. Вы так много помогли бедной миссис Лессинг… Больше не переутомляйтесь.
Шарлотта заставила себя улыбнуться:
— Вы должны быть последним человеком, который дает такой совет. Мне кажется, вы помогаете всем и всегда. — Новая мысль пришла к ней. — А теперь вы здесь одна… Вы шли по этим улицам одна? Вы не должны этого делать! Обратно я пошлю с вами Мэддока. Уже стемнеет, когда вы соберетесь уходить. Будет опасно!
— С вашей стороны это очень благородно, но, боюсь, я не смогу привыкнуть ходить по этим улицам с эскортом.
— Тогда вы должны оставаться дома, по крайней мере… по крайней мере до тех пор…
Марта подалась вперед, слабая улыбка появилась на ее суровом лице.
— До тех пор, пока… что, моя дорогая? Пока полиция не поймает убийцу? И сколько времени, вы полагаете, это займет? Я не могу остановить мою работу в церкви. Я нужна многим несчастным. Судьба не ко всем благосклонна, вы же знаете. Есть одинокие, старые, возможно, больные женщины, чьи мужья умерли или покинули их; женщины, которые должны растить детей в одиночку… Более устроенные прихожане не хотят знать о них, но они находятся здесь, рядом.
— В нашем приходе? — Шарлотта была удивлена. Она думала, что все в районе Кейтер-стрит были, по крайней мере, удовлетворены, имели все необходимое для жизни и даже некоторые удобства. Она никогда не видела никаких бедняков, которые жили бы здесь.
— О, они очень приличны… на поверхности. — Взгляд Марты устремился к окну. — Есть скрытая бедность. Белье все в заплатах, одежда штопаная и перештопаная… Может быть, только одна пара обуви, может быть, еда один раз в день. Внешний вид, чувство собственного достоинства — это все, что у них осталось.
— О, как ужасно!
Для Шарлотты это не было пустой банальной фразой; это и в самом деле ужасно. И больно. Это не та тяжелая голодная бедность, про которую ей говорил инспектор Питт, но все равно больно — постоянно, гнетуще. Шарлотта никогда в своей жизни не была по-настоящему голодна, никогда не задумывалась над вопросом, может ли она позволить себе ту или иную вещь. Действительно, ей иногда нравились платья, которые, она знала, не сможет иметь, но, тем не менее, у нее было все необходимое, и даже более того.
— Я очень сожалею. Могу я помочь?